— И два — уже много, — говорит Джен, прикладывается к бутылке промочить пересохшее горло. — Уже недоглядели. Почему это вообще до сих пор продолжается? У полиции есть хоть какие-то версии? — наседает Джен, надеясь увести разговор в нужную сторону и выудить у этой стороны хоть что-то полезное, раз уж нарвались.
— Ни черта у них нет, — машет рукой Галстук, поднимает со стола ополовиненную бутылку, предлагая Джа и Джену.
— Не, нам и на повышение уже не резон, — отказывается за двоих инквизитор.
Джа молча грызет горлышко своей бутылки. Разочарован. Разозлен.
— Значит, и дела объединить не дали? — спрашивает он Аристократа, вернувшись к зачину их стычки. — Разве им это не выгодно тоже? То ли один висяк болтается, то ли двенадцать.
— Конечно выгодно! Но они не могут. Руки связаны.
— Чем связаны?
— Законом, — отвечает Аристократ.
Ему снова приходится держать визуальный удар пророка. Наконец, Джа опускает голову, утыкается в черную кожу своей куртки, чешет кончик носа о зубцы молнии.
— Дерьмо эти ваши законы, — бросает Джа, вскинувшись, и встает из-за стола. — Я домой.
Его провожают взглядами в спину до самой двери.
— Чего это он? — спрашивает Галстук. Вопрос тает в аккордах итальянского мотива.
Очевидно, от Джена ждали объяснений столь странного поведения, хоть какой-то реакции, но Джен неспешно допивает пиво, затем, прощаясь, жмет каждому руку и, махнув крутящейся за стойкой Юле, покидает бар. В конце концов, день не объясняет Джену, отчего он такой хреновый. Так почему Джен должен перед кем-то объясняться?
Вечерняя рыжина расползается по горизонту. У соседнего магазина снуют и бранятся друг на друга дачницы, раскладывают стульчики, выставляют на ведра с огурцами и ягодами картонки-ценники. Во дворах высоток орут вернувшиеся с уроков дети. По другую сторону дороги, в частном секторе — гудят водяные насосы, орет дурниной радио.
Джа ждет на пороге. Перекатывает кедом мелкий серый камушек.
— Я знаю, что меня опять вынесло, — нервно извиняется он. — Просто эти рафинированные…
— Да забей, — обрывает Джен. — Сами разберемся. Я договорился с Юлей, она за байками присмотрит до завтра.
Джа вскидывает голову, подставив лицо апельсиновому солнцу, собирает руками волосы в хвост и распускает за отсутствием резинки. Косая челка осыпается на глаза.
Джена солнце слепит, заставляет щуриться, прикрываться черными очками. От машин по дороге ползет пыльная поземка. Вдоль обочины изумрудными иглами топорщится трава. До дома пара сотен метров, которые хочется преодолеть за секунду. И Джен подумывает, что замки в дверях, действительно стоит поменять. На более надежные. Потому что внешняя среда совсем не внушает доверия.
Дома душно. Уезжали, бросив шторы нараспашку, даже не подумали, что солнце так пропечет воздух в комнатах, не до того было. Сейчас закатный налет выкрасил белые стены в желтый, в прямых лучах мельтешит пыль и дышать совсем нечем. Джен скидывает куртку у самого порога, на ходу стягивает футболку и бросает ее на ближайший стул. Хочется раздвинуть ребра, чтобы вдохнуть поглубже.
— Надо проветрить, — говорит он. Подходит к ближайшему окну и, дернув створку, распахивает настежь. Теплый ветер бьет в лицо запахом разросшейся у дороги полыни. Джен стоит, упираясь в подоконник руками и подставив макушку свежему воздуху, от которого еще несколько минут назад собирался забаррикадироваться.
Вот и пойми, как оно лучше — и в клетке тесно, и снаружи мерзко.
— Джа, да брось ты это. — Джену неловко видеть, как пророк молча собирает по комнате разбросанные сегодня вещи: пара раскрытых книг на диване, съехавшее со спинки покрывало, тапочки по разные стороны от стола, снятая Дженом футболка перекинута через тощее плечо.
— Тебе дай волю, по всему дому будут валяться ножи и презервативы, — беззлобно упрекает Джа. — Как раньше. Ты вообще только в своей мастерской порядок наводить умеешь.
— Да ладно тебе. Я ж пошутил на счет домохозяйки. Так что не надо тут покорность судьбе разыгрывать.
Джа возится с покрывалом и довольно лыбится во все щеки, так что Джену и со спины заметно. Нашел себе развлечение на ближайшие пару дней. Теперь сорвавшаяся в баре фраза Джену будет долго аукаться. Уж что-что, а гнобить совесть Джа умеет блестяще.
— Чаю мессир не желает? — елейно спрашивает пророк и светит синими фарами в пол-лица, изображая невинную кротость. Только чепчика не хватает, да накрахмаленного передничка — прикрыть драные хипповые джинсы.
— Иди нахер! — смеется Джен, и его, наконец, отпускает.
Тревога сползает с плеч, сматывается клубком и закатывается куда-то в брюхо, почти неощутимая. Расправляются легкие, гонят в кровь кислород, от которого сразу чувствуется, сколько алкоголя Джен успел в себя залить.
— Не пойду к байкам, — решает Джен. Потянувшись, отходит от окна и, прихватив только убранную Джа книгу, заваливается на только что заправленный диван. — Лучше почитаю.
— Вот ты ленивая задница!
Сорванная с плеча футболка летит Джену в лицо. Необутые пятки топают вглубь комнаты, скрипят пружины дивана под лестницей. Щелкает, включившись, телевизор. Убрав с лица футболку, Джен выворачивает шею — так и есть, Джа завалился смотреть беззвучные картинки с закрытыми глазами.
— Даже если пожар будет, меня не кантовать, — заявляет Джа.
— Как скажете, миссис Хадсон.
Маленькая подушка до Джена не долетает, так и остается валяться под лакированным стулом.
Когда Барни Майерсон возвращается в свою комнату и размышляет, видел ли он в самом деле Палмера Элдрича, звонит телефон. Положив раскрытую книгу на грудь, Джен шарит взглядом по комнате, ищет орущую «клиентскую» трубку. Проснувшийся Джа оказывается быстрее и ближе.
— Да? — бодро отвечает он и спустя пару секунд садится на диване. — Привет. Чем обязан?
От Джена пророка закрывает выдвинутый из-за стола стул, но инквизитору не обязательно видеть Джа, чтобы почувствовать опасность, уловить в ровном голосе тревожные ноты. Отложив книгу, Джен садится и натягивает футболку — встречать плохие новости полуголым совсем не комфортно.
— Так сразу и не скажу, надо у Джена спросить. Погоди минуту, — Джа убирает трубку от уха. — У нас ручки руля на Дукати Монстер есть? Это Савва. Помнишь?
Джен помнит и чертыхается про себя на чем свет стоит.
— Вроде были, но они не нулевые. Только если специально под нее заказать.
Джа от идеи спецзаказа тоже не в восторге. Он отвечает резко, даже несколько грубо:
— Нулевых нет. Мы вообще-то продажей запчастей не занимаемся, заказываем только под ремонт конкретного байка… Надо смотреть. Слушай, тебе реально проще будет заехать в тот же «Автобан», по цене не так уж много выиграешь, и ждать не надо…
Савва что-то отвечает, и Джа, уже вошедший в рабочий режим вежливого настойчивого отказа, вдруг меняется в лице, растерянно спрашивает:
— Зачем?
Застать пророка врасплох — дурной знак, и чаще всего сулит действительно крупные неприятности. Поднявшись, Джен собирается сделать шаг, но Джа машет рукой, мол, садись на место, а сам откидывается спиной к стене и поджимает под себя ноги.
— Я даже не знаю, что сказать, — нисколечко не врет Джа. Джен опускается обратно на диван, упирается локтями в колени, выжидая, в какую сторону свернет разговор.
— Вообще-то у нас не принято развивать отношения с клиентами в-в-в подобном направлении, — говорит Джа, и у Джена глаза на лоб лезут — только этого им не хватало до полного счастья.
— Слушай, ты всегда такая настойчивая? Тогда понятно… Нет, прямота мне импонирует, — уверяет Джа. — Не в этом дело. Девушка должна знать, чего она хочет… Конечно… Просто… Хорошо, давай встретимся, — сдается Джа. Джен крутит у виска пальцем и борется с почти животным инстинктом подойти и отобрать у Джа телефон, как зажженную петарду у малолетнего ребенка. — Договорились. До завтра.
