— Все верно, — согласился Коннахт. — Кровь взывает к крови. Только кровная месть никогда ничего не решала. Тебе известно, почему я живу здесь, на севере, вдали от других, хотя сам происхожу из южного клана?
Конан отрицательно мотнул головой.
— Кровная месть… Буйный нрав, жаркие девчонки и не менее горячие слова неоднократно приводили к кровавой развязке. В свое время я убил многих из тех, кто жаждал мести, но оставшиеся никогда не устанут ждать ее свершения. Так что мне пришлось уйти…
— Так ведь Кларзин — не киммериец. Это не будет походить на убийство соплеменника.
— Приобретенные знания, направленные на убийство Кларзина, станут бесполезными после того, как сделаешь это, — покачал головой старик. — С момента твоего рождения мы все знали, что ты предназначен для больших свершений. И мне предпочтительнее видеть своего внука здесь, прикованного к полу и умирающего от голода, чем его же, вредящего себе, ослепленного желанием отомстить за отца. Это его не вернет, как не вернет ни одного из них. Им даже не станет от этого легче в загробном мире. А ты потратишь свою жизнь впустую.
— Значит, врагу, который убил моего отца и разрушил мою деревню, позволено жить, как если бы он ничего не сотворил? — Конан вызывающе вскинул подбородок.
— Ты совсем не слушал меня, — Коннахт выглянул за дверь. — Я сказал, что во дворе ты узнаешь, как убить этого человека, да и вообще любого, кто соберется перейти тебе дорогу. В большом мире ты увидишь много чудес, и переживешь множество приключений, которые заставят тебя забыть Кларзина. Вообрази, что вместо него и его орды, была снежная лавина, стершая деревню с лица земли, пока ты охотился. Ты пошел бы воевать против стихии? Может, ты в состоянии убивать лавины или горы?
— Я никогда его не забуду.
— Да, как не забыл бы лавину. Но не стоит тратить жизнь в охоте на лавины. Лучше научиться своевременно их обнаруживать, справляться с ними и переживать стихию. Ты должен будешь удостовериться, что лавина никогда впредь не обрушится на тебя, а также позаботиться о том, чтобы она не причинила вред другим. Но месть? Жизнь слишком обширна, чтобы сосредотачиваться лишь на столь крошечных вещах. Жить, любить, убивать. Вот, что для тебя главное, а не выслеживание одного единственного человек, который, вероятно, помнит о тебе и твоей деревне не больше, чем ты сам о первой снежинке, залетевшей в твой рот и растаявшей на языке.
Конан зарычал и рванулся. Цепь загремела, но ее вес и боль в лодыжке подчеркнули справедливость слов деда. Как только мальчик в очередной раз хотел отмахнуться от них, считая ерундой, оковы немедленно напоминали ему о том, как он ограничен в своих действиях.
— А если я его найду, дедушка? Что, если наши пути пересекутся?
Старик одарил Конана ядовитой улыбкой.
— В таком случае, убивший моего сына человек сможет оценить степень знаний, которые я вложил в своего внука. Жизнь Кларзина будет выплескиваться вместе с реками крови из растерзанного тела. Ты убьешь также его дочь, это отродье демона, и… мир станет от этого лучше. Но, чтобы все это осуществить, тебе придется усвоить некоторые уроки. Очень важные уроки.
— Да, — хмуро кивнул мальчик. — Мне хочется уничтожить Кларзина, но пока я еще не тот человек, который может справиться с ним.
Коннахт встал.
— Это твое первое здравое заявление.
— Как человеку освободиться от оков? — Конан поднял на деда взгляд.
— Иногда зависит от самих кандалов, — усмехнулся старик. — Некоторые вовсе не беспокоятся об этом, особенно те, кто был захвачен работорговцами, — сказал он и бросил на пол камень размером с кулак. — Когда оковы того позволяют, можно вскрыть замок прямо на месте. Ключ оттягивает защелку назад.
Мальчик посмотрел на булыжник.
— Это не ключ.
— Хитрость подобных кандалов заключается в том, что запор удерживает маленькая пружина. Всего один резкий, точный удар. Вот тут, рядом с замочной скважиной…
Конан незамедлительно вытянул ногу, и ударил туда, куда указывал дед. Ему потребовались три попытки до того, как дужка немного ослабла, и еще две прежде, чем он сумел окончательно вызволить лодыжку.
Коннахт поаплодировал.
— Если тебе скуют запястья, просто стукни посильней браслетами друг об друга. Обычно срабатывает безотказно.
— Итак, я усвоил первый урок, — улыбнулся юный киммериец.
— Нет, Конан, это твой второй урок.
— Тогда, что является…, — растерялся мальчик. — О, я понял! Никогда не попадай в ситуацию, если не знаешь, как из нее выпутаться, — радостно объявил он.
— Очень хорошо, и все же считаю, что время от времени тебе нужно напоминать о том уроке, — Коннахт погладил свой небритый подбородок. — Существуют еще много оков, из которых я буду учить тебя выбираться. Мне кажется, что ты найдешь такую информацию полезной.
Держась за стену, Конан поднялся на ноги.
— Прекрасно! Я готов всему обучиться, но только во дворе, пожалуйста, — он пихнул цепь в сторону. — Я ведь справился с детской забавой.
За три года, что Конан прожил со своим дедом, имя «Кларзин» почти полностью стерлось из памяти молодого киммерийца. Также как постепенно забывались те чудовищные действия, которые разрушили его деревню и убили его отца. Иногда воспоминания возвращались к нему непроизвольно, но чаще всего в ночных кошмарах. В последний раз они пришли в виде смутных картинок, составленных из событий того дня, и смягчили самые острые моменты. Если бы не оставшиеся на руках следы от цепей, то он, возможно, забыл бы практически все эти ужасы.
В свою очередь Коннахт не давал мальчику времени предаваться воспоминаниям. Он, не жалея сил, занимался с Конаном, потому что гордился успехами внука, и отчасти потому что чувствовал себя виновным в смерти Корина, убитого пришлыми людьми. Главным виновником старик считал Луциуса, поскольку аквилонцы были знакомыми врагами. Из-за близости аквилонской границы, шансы свершить месть значительно возрастали.
Будучи мужчинами и киммерийцами, ни Конан, ни Коннахт не говорили вслух об их чувствах, мечтах, или опасениях. Они отрицали бы страх, с неохотой признавая лишь остальное. Однако, по мнению Коннахта, Конан действительно верил, что его отец когда-то любил и предполагал, что дед видит у него самого подобную предрасположенность. Сам Коннахт винил бы, наверное, себя, если мальчик оказался бы не в состоянии усвоить урок. Когда это случилось, старик повторял множество раз, пока Конан не овладевал всеми навыками, а уж потом переходил к следующему заданию.
Другой подросток, разделяя общество с дедом — отшельником, наверняка бы заскучал. Большинство юнцов после неотвратимых наказаний за промахи выло бы от боли или затаили злобу на старика. К Конану все это не относилось. Тот, кто родился на поле битвы — никогда не отступит! Настоящему киммерийцу не страшна любая боль! Лишенный семьи и спокойной жизни, Конан старался изо всех сил, чтобы не разочаровывать погибших. Ведь в случае его неудачи, их надежды на отмщение рухнут. Пожелания отца и матери никогда не воплотятся в жизнь. Чтобы не слишком долго горевать над случайными ошибками, Конан вместо этого с еще большим рвением постигал смертоносное искусство.
