– А вы?
– Человек ходит, чадо, Господь водит. И хоть порой не в силах людских понять помыслы Его, волю Его мы прозреваем в жизни своей. Не бывают никчемными ниспосланные нам испытания.
Мариана вытерла глаза рукавом платья, вскинула голову.
– Но я… я сэра Барти люблю, светлый отец. И всегда любить буду.
– А он любит ли тебя, чадо?
Брат провозвестник почти уверен был в ответе: его беседы с рыцарем и болтовня таргальской девчонки с сестрой Элиль давали картину вполне ясную. Разве что два голубка господних успели объясниться вечером перед похищением…
– Не знаю, – вздохнула Мариана.
– А хочешь ли знать? – вкрадчиво спросил священник.
Мариана не смогла ответить. Брат провозвестник словно воочию видел, как рвется надвое ее душа, не зная, надежду предпочесть или уверенность. Да ведь ответ и не требовался, достаточно вопроса. Вопроса – и короткого замечания, в котором не будет ни слова лжи.
– Мы о многом говорили с рыцарем, дочь моя. Но о любви не было сказано ни слова.
А то, что твой сьер Барти – не из тех, кто обсуждает свою любовь, тебе знать не обязательно. Привыкни к мысли, что ты ничего не потеряла.
– Ты ведь дала клятву, дочь моя. Как видно, Господь счел, что прежние твои свершения по плечу были бы и рыцарю. Но спасти товарища от неминуемой гибели ценой собственного замужества уж точно никто из них не смог бы.
Мариана вспыхнула.
– Крепись, дочь моя. Такова воля Господня. За жертву эту Господь тебя вознаградит.
– Но, святой отец, я…
– Ты не можешь спорить с Господом, чадо. И я не могу. Но дабы жертва твоя не оказалась пустой, я сам прослежу за благополучным отъездом сьера Бартоломью домой. Это ведь тебя утешит, верно?
– Да, – прошептала Мариана. – Благодарю вас, отче. Утешит…
– А мой тебе совет – постарайся если не полюбить своего мужа, то хотя бы принять его. Поверь, он хороший человек.
– Я его ненавижу!
Да, вот теперь душа твоя не рвется… теперь ты уверена. Ну что ж, это трудности Ферхади. Сам заварил, сам пусть и расхлебывает.
– Смирись, Мариана. Положись на Господа, и Господь тебя не оставит. И вот что еще запомни, чадо: Ферхад иль-Джамидер – мой духовный сын, а значит, жены его – мои духовные дочери. Если тебе понадобится утешение, ты можешь звать меня в любое время, Ферхади не будет возражать. А если хочешь передать что-нибудь сьеру Бартоломью или через него – домой, то приготовь этой ночью и отдай мне завтра до свадьбы, когда приду я тебя напутствовать.
Ну вот и просветлело лицо, и в глазах надежда. Такой тебя можно выпускать пред ясные очи будущего супруга.
– Я… я передам, да… я знаю, что. Благодарю, отец мой!
– Вот и славно. Благословляю тебя, чадо, на супружескую жизнь. Пойдем.
Льву Ич-Тойвина хватило характера не метаться по часовне, уподобляясь льву в тесной клетке зверинца. Но напряженное лицо и сжатые на парадном поясе побелевшие пальцы ясно говорили о нетерпении, с которым жених ждал возвращения невесты. Получи свою девицу, мысленно улыбнулся брат провозвестник. Получи и возрадуйся. И запомни, сколь многим обязан духовному отцу.
– Сын мой Ферхад, дочь моя Мариана! Именем Господа и святой Анель благословляю вас на принятие уз супружеских, и на жизнь в любви и согласии, и на счастливое многочадие.
Ферхади взял Мариану за руку и с трудом удержал на лице подобающее спокойствие. Ладонь девушки была ледяной.
2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене, ныне же – дознатчик службы безопасности Таргалы
Думал ли Анже, следя в своих видениях за свадебным путешествием принцессы Марготы, что и года не пройдет, как доведется ехать в Славышть наяву? И тоже – в свадебном поезде. Пусть три века с лишним прошло, и не таргальская принцесса уезжает женой в Двенадцать Земель, а король Таргалы едет туда за невестой, и давняя вражда двух соседних королевств сменилась крепкой, многажды скрепленной родством дружбой. Пусть – дорога все та же, разве что села подросли и трактиров побольше стало. И если тогда в глаза бросались следы войны, то ныне – приметы долгого мира. Обихоженная земля, сытые ленивые псы на деревенских улицах, непугливые путники. Девушки, бросающие молодому королю цветы…
Свадебный поезд растянулся по дороге исполинской гусеницей. Королевские кирасиры – на сей раз белая рота, можно не опасаться, что кто-нибудь опознает в новом королевском порученце недавнего младшего конюха. Карета отца Ипполита, карета придворного лекаря – вместительная, настоящий дом на колесах, королевская карета – пустующая. Молодой король ехал верхом, рядом с ним держались Анже и неизменный Бони. Анже открыто был представлен как протеже графа Унгери, что ввергло двор в нешуточное недоумение. Одни сочли вполне понятным, что ловкий юноша шпионит для графа, другие им возражали: мол, шпиона капитан тайной службы не стал бы открыто связывать со своим именем. Но опасались на всякий случай все.
– При тебе, – усмехался король, – никто не сболтнет лишнего. И если впрямь раскроется заговор, никому и в голову не взбредет, что в том есть твоя заслуга.
Анже не очень-то хотелось раскрывать заговоры. Куда лучше – просто ехать верхом, болтать с Бони, иногда скакать в голову или хвост поезда с пустяковым поручением. Вечерами рассказывать королю о святом Кареле, а на дневках приноравливаться к тяжелому армейскому самострелу или сходиться с Бони на шпагах, изумляясь: оказывается, кое-что можешь! Но король был хмур, будто не на свадьбу едет; и его мрачное настроение мешало радоваться жизни. С Анже государь обращался дружески – а вот на придворных частенько отрывался, и без лишней надобности его старались не тревожить. А уж когда к его величеству подходил отец Ипполит, Анже хотелось убежать и спрятаться – и пугал его вовсе не королевский аббат.
Сдерживать гнев Луи умел плохо, а отец Ипполит его несомненно гневил. Анже мог понять раздражение короля: мало приятного узнать, что кое-кто из собственных церковников поддерживает твоего врага. Но зачем же переносить вину некоторых – на всех? Зачем отвечать скрежетом зубовным на пожелание доброго утра или покойной ночи? Ясно, что у самого смиренного терпение лопнет – как лопнуло в конце концов у отца Ипполита.
Начала ссоры Анже не застал. Первая ночевка под открытым небом, да еще в предгорьях, разбередила бывшего послушника, оживила воспоминания о дознании. Где-то здесь, в этих самых местах, искал ходы в Подземелье принц Карел. Изгнанный, опозоренный, лишенный всего – мог ли знать он тогда, что худшее впереди? Мог ли подумать, что все-таки станет королем – но заплатит за корону страшной ценой? Карел не хотел смерти отца, Анже видел. Видел и то, что тогда Святой Суд оправдал принца. И ясно, что нынешние обвинения Капитула – лишь повод убрать непослушного короля.
