— Конан… — прошептала она. — Ну, еще немного… Очнись…
Варвар потряс головой, стряхивая остатки сна, и начал вставать. Его огромная фигура еле помещалась в маленькой конуре колдуна. Он осмотрелся. Увядшие орхидеи, потускневшие черные камни, Нэго с разрубленной до бровей головой — да, здесь многое изменилось. Киммериец пожал плечами, затем подошел к Хольду, вытащил его с полки и на руках вынес на улицу. Иена, сквозь слезы улыбаясь, последовала за ним.
Уже наступило утро. Конан с наслаждением вдохнул влажный после дождя воздух. Слабый свежий ветер приятно обдувал лицо и тело, затекшее от долгого неподвижного сиденья. Чахлые деревья слегка покачивались, шуршали листьями, сбрасывая тяжелые крупные капли, и такая спокойная тишина царила вокруг, что, казалось, в природе наступил мир после ночного сражения. А впрочем, это было обычное течение жизни, где буря сменяется безветрием, а шторм штилем, где после ночи обязательно приходит день, а после дня ночь, где умирают одни люди и сразу рождаются другие — словом, где все идет своим чередом.
Конан отнес Хольда в дом. Щеки юного врачевателя уже порозовели, будто с гибелью колдуна потеряло силу и его заклятье, но дыхания еще слышно не было. Киммериец выдернул из оконного проема остатки бычьего пузыря, и в комнату легко ворвался поток свежего воздуха. Подтянув тело юноши поближе к окну, варвар вышел на улицу.
— Ты вовремя появилась, Иена.
— О, — рассмеялась девушка. — Если бы ты знал, Конан, с каким трудом я выбралась из твоего плаща. Ты замотал меня так крепко!
— На всякий случай. Сама понимаешь, Хольду несладко пришлось бы… Да ладно. Лучше скажи мне, как ты управилась с этим жирным ублюдком?
— Это Нэго, — помолчав, ответила Иена. — Мне рассказывал о нем отец. Деревенская жизнь, страсть к орхидеям… Я сразу поняла, кто он, только вошла в его комнату.
— А как ты догадалась, что нужно дернуть за кольцо?
— Какое кольцо? — удивилась девушка. — Я просто искала вас и увидела приоткрытую дверь.
— Значит, нам повезло. А что, твой отец знаком с колдунами?
— Он… как объяснить тебе, Конан. Он — слуга Митры. Такие как Нэго вмешиваются в жизнь, нарушают ее течение, пытаются подчинить своей воле то, что задумано и сотворено не ими. Мой отец один из тех, кого Великий Митра посылает на борьбу с ними. Надо же сохранить Равновесие…
— Я кое-что знаю об этом, — киммериец присел на бревно, кивком приглашая девушку сесть рядом. — Теперь я точно пойду с тобой. Мне хочется познакомиться с твоим отцом.
— Он чудесный! — с жаром воскликнула Иена. — Он добрый, справедливый человек. Он самый лучший…
— Ладно, посмотрим. Это он научил тебя так владеть оружием?
— Да. Он начал учить меня еще тогда, когда я была совсем малышкой. И потом… Мы прожили с ним в Тарантии не больше года, но каждый день он занимался со мной, рассказывал… Хорошее было время…
— Не грусти, Иена, — раздался вдруг тихий, но вполне бодрый голос юного врачевателя. — Ты вернешься к отцу, обязательно вернешься.
— Хольд! — Иена вскочила, бросилась к юноше, но тут же спохватилась. Смущенно улыбаясь, она потянула его за рукав и усадила на бревно рядом с Конаном.
— Ну, парень, выжил? — ухмыльнулся киммериец. — Жирный рассказал мне, как тащил тебя на себе. Жаловался, что ты тяжелый.
— Какой жирный? — удивился Хольд. — Умирающий?
— Вообще-то он уже умер. Но тогда еще был вполне живой.
— Я помню только, что сидел на бревне и думал о… — юный врачеватель вдруг покраснел. — Ну, а потом кто-то застонал. Я подбежал и… И все. Больше ничего не помню. — А! — догадался Конан. — Обманул-таки жирный! «Подкрался как пантера…» Ха!
— Какая пантера? О чем ты, Конан? — Иена смотрела на обоих друзей, ничего не понимая.
— Хватит болтать, — варвару совсем не хотелось объяснять, как он сам попался на удочку колдуна. — Надо идти. Мне надоела эта деревня.
Они зашли в дом, взяли свои вещи. Увядшая, почти рассыпающаяся орхидея выглядела так жалко в великолепной вазе, что киммериец подошел и вытряхнул ее на пол. Подумав мгновение, вазу он затолкал в плащ.
Спутники с нескрываемым облегчением покидали деревню. Пустые глазницы окон мертво смотрели им вслед. Выйдя за ворота, Конан повернулся к Хольду.
— Ну, и куда теперь нас поведет твое чутье?
— В Акит, — пожал плечами юный врачеватель.
Погода снова поменялась. Чистое серое небо стало голубым. Выглянуло солнце — белое, жаркое, оно сразу разогрело и высушило воздух. Птицы ожили, затрещали на своем языке в зеленой листве тощих деревьев.
Тоненькая тропинка становилась все шире, постепенно превращаясь в дорогу, но Хольд, не раздумывая, свернул с нее. Сначала они шли по высохшему болотцу, затем по огромному полю, заросшему сухой колючей травой. За полем оказалась еще одна дорога — узкая, но утоптанная, со следами колес и лошадиных копыт. Людей не было видно, хотя в этой местности уже ощущалась жизнь. Срубленные деревья, рваный башмак на дороге, треснувший обод колеса — спутники явно приближались к поселенью.
Конан, внимательно вглядывающийся вдаль, первый заметил мелькнувшую за деревьями крышу дома. Подойдя ближе, спутники увидели небольшое строение, очень напоминавшее дорожный трактир. А когда вдруг распахнулись двери и на улицу вылетел какой-то маленький человечек, грохнулся на землю, подняв целый столб пыли и гнусавым голосом затянул песню, стало ясно, что перед ними действительно трактир.
Спутники оживились. В кармане у Хольда валялось несколько монет, так что хороший стол был им обеспечен. Варвар, подходя к двери, уже видел барашка на вертеле, огромное блюдо с бобами, кусок солонины величиной с его кулак и глиняный кувшин с ароматным пивом. Все это он представил себе так ясно, что в животе его громко булькнуло и заурчало. Он перескочил три ступеньки и ногой толкнул дверь.
В трактире было почти пуста. Только за одним столиком в углу сидела парочка солдат, а за другим — грузный мужчина, по виду похожий на торговца. Перед солдатами в несколько рядов стояли порожние винные бутылки. Отчаянно зевая, парни еще бормотали что-то, но головы их падали, а языки заплетались, и в тот момент, когда путешественники вошли в трактир, один из солдат упал с табурета, а другой, пытаясь поддержать его, свалился тоже. Больше они не поднялись и через несколько мгновений из их угла доносился могучий храп в две глотки.
Мужчина неторопливо грыз сочную мозговую кость, не глядя ни в сторону солдат, ни на вновь прибывших. Его безмятежный вид говорил о том, что этот человек уверен в себе, в своей силе и, судя по уставленному всяческой едой столу, в своих деньгах.
