— Термитники, — пояснил Симплициус — Удивительные твари эти рыжие муравьи. Беспомощные поодиночке и страшные, когда их объединяет общая воля. Можно подумать, что у них одна душа на всех, так слаженно они действуют. Не истребляют друг друга, не обирают. Людям есть чему поучиться. Умей двуногие твари так же подчиняться одному разумному и справедливому началу, они жили бы куда лучше…
— Вроде этих двоих за твоей спиной?
— Тебе не угодили мои слуги?
— Нет. Они весьма расторопны. А это что?
К термитнику подбирался небольшой зверек. Узкую крысиную мордочку и спину покрывали костяные пластинки, ряды которых находили один на другой, как чешуйки еловой шишки. Под панцирем провисало мягкое брюшко. У существа был длинный голый хвост и коротенькие, забавно семенящие лапки. Крепкие когти зверька быстро пробили брешь в стене глиняного «дворца». Термиты суетились возле пробоины, а узкий язык ловко слизывал их и отправлял в пасть.
— И это могущество? — усмехнулся Конан. — Метаться, пока не сожрут?
— Гибель сотни тварей ничего не изменит. Как и гибель тысячи. Можно даже разрушить их дом. Уцелевшие переберутся на другое место и воздвигнут новый. Потому что умеют подчиняться.
— Тоже мне достоинство, — огрызнулся киммериец. — Человек — тот, кто борется. Остальные — скоты. Как твои слуги.
— Да, они не люди. Но не в том смысле, как ты это понимаешь.
— От призраков не разит потом. От живых мертвецов — тоже. Оборотни? Я видел волосатую тварь ночью.
— Они созданы мной. Каждый — для определенной цели. Эти двое — стражи. Мэн Чан — лекарь. И есть еще много других. Все они не обладают душой. Вернее сказать, в этом человеческом муравейнике одна душа, одна воля на всех.
— Твоя? А где же их души?
— Их никогда не было. Есть орудия из стали, дерева, камня. Эти существа — орудия из плоти. Их ум развит ровно настолько, насколько требуется для выполнения обязанностей. Одни сделаны искусней, например домашние слуги, другие — топорная работа. Но все лишь немного разумнее малого ребенка.
— А чувства?
— Самые нехитрые. Те, что испытывают животные.
Оба собеседника умолкли. Разговор не угас сам собой, как случается, когда предмет исчерпан и лень перебрасываться пустыми словами. Он оборвался, оставив висеть в воздухе невысказанное. Тишина пролегла между спутниками, словно пропасть.
Мысли Конана пошли вразброд. Он не смог бы вразумительно объяснить, какой отклик вызвали в нем откровения чародея. Киммериец, как всякий сын дикого племени, питал отвращение и страх к волшбе и ее созданиям. Однако ни Мэн Чан, ни молчаливые асиры, шедшие следом, не рождали ни гадливости, ни ужаса, а только жалость. Их лица носили одинаковый отпечаток тупой покорности, но в глазах иногда мелькало нечто такое, от чего щемило сердце. Впрочем, уже не оставалось времени копаться в туманных впечатлениях: дорожка привела к ступеням, вырубленным в скалах. Невдалеке от подножия каменной лестницы плескались волны.
— А где же лодки? — спросил Конан.
— Увидишь, когда спустимся.
Сойдя вниз, гандер остановился перед стеной черного камня и протянул к ней руки. Губы его задвигались, но варвар не разобрал ни звука. По поверхности камня побежала кривая трещина и стала расширяться, как река в половодье. С грохотом разъехались тяжелые неровные плиты, которые скрывали вход в пещеру. По знаку чародея слуги нырнули в темноту и вынесли лодку — деревянный каркас, обтянутый толстой промасленной кожей, бегемотовой, как пояснил хозяин. Этот легкий и маневренный челнок был рассчитан на одного гребца, который направлял суденышко при помощи весла с двумя лопастями, погружая в воду то правый, то левый конец почти невесомого шеста. Конану не приходилось плавать на такой посудине, но он легко приноровился к ней и вскоре вошел во вкус быстрых ритмичных движений, не требующих большой мускульной силы. Ловко орудуя веслом, варвар наслаждался тем, как стремительно челн скользит по волнам. Надо было только остерегаться острых скал, которые прятались под водой: они могли пропороть днище.
Слева по борту из жидкой сини вырастали громады камня. Кое-где в них вдавались бухточки со сверкающими подковами соляных отмелей. Тучи птиц носились над черными уступами. Обеспокоенные появлением человека, птицы взмывали вверх, метались в воздухе, тревожно крича, а потом снова облепляли скалы, как комья снега. Иногда на глаза Конану попадались гроты, в которых плескалась вода, оживляя трепетными бликами мрачные своды. Киммериец вглядывался в неприступный берег, но нигде не находил следов человеческого присутствия.
Обогнув длинный каменистый мыс, варвар обнаружил нечто интересное — причудливой формы скалу, напоминающую голову дракона. Из двух круглых отверстий — ноздрей каменного монстра — вырывались длинные струи пара. Очевидно, в недрах скалы пряталась кипящая вода. Затем внимание Конана привлекла стайка дельфинов, которые резвились неподалеку от берега. В другое время он бы охотно полюбовался играми беззаботных тварей, но теперь надо было спешить, и киммериец быстрее заработал веслом.
Время текло, а берег по-прежнему оставался голым и безжизненным. Зрелище вздыбленного черного камня приелось Конану, и он все реже бросал взгляд на скалы. Впрочем, после похода в горы киммериец и не рассчитывал найти что-нибудь у их подножия, возлагая все надежды на пологий восточный край острова. Тем не менее, вопреки ожиданиям, варвар наткнулся на уединенный залив, где жизнь восторжествовала над суровостью камня. Здесь в океан впадал небольшой, но шумный поток, бегущий с гор через ущелье. По берегам речушки зеленела трава, рос кустарник.
Золотой шар солнца висел уже над головой, и Конан решил, что пришло время сделать привал и облегчить кожаную суму с припасами, которыми Симплициус снабдил его на дорогу. Киммериец подгреб поближе к берегу, выбрался из лодки в теплую мелкую воду и вытащил челнок на полосу песка, плотно утрамбованную приливом. Ему не хотелось удаляться от лодки, но жгучие лучи нещадно палили голову, и, прихватив мешок с едой, Конан зашагал вверх по течению потока в надежде отыскать тень.
Вскоре он удобно разместился под ветвями душистого лавра и смог по достоинству оценить вкус копченого кабаньего языка и жареных голубей. Опорожнив на треть тыквенную флягу с вином, киммериец подумал, что не мешало бы осмотреть ущелье. Что, если здесь нашел приют кто-то из черных гребцов «Тигрицы»?
Берега речушки покрывала россыпь крупных голышей, обкатанных водой. Шагать по ним было куда как неудобно, и, если попадались большие плоские валуны, Конан предпочитал перемахивать с одного на другой, чем ступать на скользкие кругляши, норовящие выскочить из-под ноги. Взгляд варвара был почти постоянно прикован к земле, и когда он наконец перенес его повыше, по глазам ударил пурпур, который полыхал на ветках невысоких деревьев, сбегавших по зеленому склону к воде. Кожистые узкие листья терялись за жаркой пульсацией пышных соцветий. В этом багряном буйстве чудилось что-то бесстыдное, возбуждающе-чувственное.
