— Берглион строили предки, — задумчиво сказала Аквия. — Посланец рассказывал: там — шахта… бездонная… идет в глубь земли… И есть еще нечто, что дает тепло и свет… он называл это «ма-ши-ны».
Геотермальная станция? Электричество? Вероятно… Блейд с удивлением поскреб в затылке. Его любопытство разгоралось с каждой минутой.
— Значит, Помнящие хранят знания и картины прошлого, следят за всеми чудесами древних? — спросил он.
— Не только. Они ждут.
— Ждут? Чего?
Аквия подняла лицо к серо-фиолетовому небу, глаза её горели чистым хризолитовым огнем.
— Может быть, те, кто улетел в незапамятные времена, вспомнят о нас и придут… Может быть, они захотят помочь нам! Может быть, они сделают наше солнце живым или заберут нас… увезут далеко-далеко, туда, где зеленые деревья и голубое море… где нет снега и льда… — голос её замер. Внезапно она встрепенулась, будто вспомнила что-то необычайно важное, и сказала: — Знаешь, много лет назад, в Берглионе, в запечатанном хранилище, нашли странную ма-ши-ну. Она как будто спит. Такой большой… — женщина в затруднении развела руками, — большой стол, и на нем — огни… — Пульт, понял разведчик. — Горят ровно, не мерцают, и слышится слабый гул. Но нет ничего, что можно нажать или повернуть — так говорил посланец. Только стол, огни и толстая черная веревка…
Компьютер или передатчик? Очень похоже, подумал Блейд, Но на любом из таких устройств можно много чего нажать или повернуть… если только это штука не похожа на коммуникатор Лейтона. Черная веревка? Это еще что? Внезапная мысль заставила его вздрогнуть.
— Веревка — куда она ведет? — он уже не сомневался, что речь шла о соединительном кабеле. Интересно будет поглядеть на эту спящую машину с огоньками!
— Никуда, — Аквия передернула плечиками. — Один конец уходит в стол, а на другом… на другом — такая большая шапка, из проволоки и прозрачных, как лед, камней…
Шлем! Блейд осторожно коснулся меховой рукавички Аквии.
— Скажи, милая, никто не пробовал одевать эту шапку на голову?
Она не знала. Да и не слишком интересовалась этим. Она мечтала увидеть картины прошлого, сказочные гобелены Берглиона, а не стол с огоньками. Конечно, древняя машина была чудом, но еще большим чудом казался голубой простор Дарсолана, по которому ветер катит ласковые теплые волны в кружеве пены. Она хотела насладиться этим зрелищем — пусть даже только на картине. И она хотела узнать кое-что еще.
— Риард?
Блейд повернулся к ней. Аквия не глядела на него; её взгляд был устремлен вперед, на бело-фиолетовую равнину, плавно стелившуюся под полозья, и он видел лишь точеный профиль и золотистую прядь, упавшую на лоб.
— Риард… Та девушка, о которой ты говорил… девушка, которой тоже нравится смотреть картины прошлого… кто она? Ты… ты её любишь?..
О, женщина! В мире снега и льда, под умирающим багровым солнцем, в краю, где род человеческий обречен на медленное вымирание — даже там ты останешься сама собой…
Многие, странствуя на чужбине, ведут путевой дневник. Для Блейда тетрадь или блокнот, куда можно было бы заносить свои впечатления, оставались недоступной роскошью. Он не мог писать; он не имел ни бумаги, ни пергамента, ни карандаша, ни даже обрывка белой березовой коры с угольком. Более того, если б он даже умудрился получить все это, его толстые, обросшие шерстью пальцы не удержали бы карандаш и не сумели вывести на листе ни одной разборчивой буквы. Сейчас эти огромные мощные руки предназначались совсем для другого; они могли сжать древко копья, поднести ко рту ломоть мяса, поставить шатер, разжечь огонь. И, конечно, приласкать Аквию.
Однако он вел дневник — не карандашом на бумаге, а в форме нескончаемого мысленного монолога, безукоризненно четкие строки которого заполняли чистые страницы его памяти. Наступит время — и все слова, все фразы, которые он произносил про себя, оживут под властным взглядом Лейтона и превратятся в звуки; потом — в письменный отчет, который он настучит на машинке, прислушиваясь к собственному голосу, к магнитофонной записи, сделанной под гипнозом. Этот способ был стопроцентно надежным и гарантировал полную и достоверную расшифровку его «дневника»; а потому Блейд старался не писать в нем лишнего.
Итак, прошла неделя с тех пор, как он пустился в странствие по ледяной равнине — в полузверином обличье и с чародейкой в качестве спутницы.
Седьмой день пути
Аквия окончательно оправилась после нападения каннибалов. Видимо, тут помогли и ночные труды Блейда, и та атмосфера доверия и взаимной симпатии, в которой теперь протекало их путешествие. Блейд давно знал, что опасность сближает людей; и если смертельные враги, попав в трудную ситуацию, не перережут друг другу глотки в первый же день, на второй или на третий они, весьма вероятно, станут друзьями. Им с Аквией потребовалось немного больше времени для выяснения отношений, но конечный результат стоил того; каждую ночь Снежная Королева трепетала в объятиях своего стража и хранителя, услаждая его слух звонкими трелями серебряного колокольчика.
На седьмой день они нашли новую полынью, на этот раз — естественную. Эта длинная и узкая промоина образовалась вследствие локальной подвижки льдов в том месте, где покрывавший море щит был особенно тонким. Вокруг скопилось много зверья; волки и катрабы охотились на тюленей и сами попадали на обед странным морским тварям, похожим на огромных каракатиц с четырьмя длинными щупальцами. Аквия сказала, что лучше держаться подальше от этих созданий, ибо они «обжигают невидимым огнем». Видимо, бьют электрическим током, подумал Блейд, но проверять не стал.
Он поинтересовался, откуда жителям Кламстара известны такие подробности о северной стране — ведь Аквия не раз говорила, что её сородичи избегают этих краев. Как оказалось, кое-что рассказывали посланцы из замка, которые появлялись на юге раз в семь-десять лет, но большая часть сведений была получена от самих туземцев Дарсолана. Иногда целые племена, вымирающие от голода, пытались перебраться на пустовавшие южные земли; обитатели Кламстара уничтожали мужчин, но принимали женщин, детей и подростков. Каждый человек был ценен — если, конечно, он не относился к числу заядлых каннибалов и мог трудиться. По словам Аквии, почти все пограничные районы её страны были заселены теперь метисами, потомками белокожих высоких кламстарцев и туземных женщин; это племя охотников и рыболовов оказалось весьма жизнеспособным и стойким, однако в последние десятилетия и они сокращались в числе. Льды наступали с севера и юга, полоска обитаемой земли у экватора становилась все уже, и людей, зажатых меж несокрушимых холодных стен, охватывало отчаяние. Они предчувствовали: еще два или три века, и Кламстар разделит судьбу Дарсолана.
