— Не прибедняйся. Кстати, поверни осьминога со своей стороны — подгорает…
Луна посеребрила волны и прибрежные дюны. Гора Омаэ была почти невидима в темноте, нависая где-то слева скрипучей, шелестящей громадой. На расчищенной площадке — не там, где происходило представление, а ниже, прямо на песке, — тлел небольшой костер, над которым Анук жарил на острых прутиках мидии и кусочки только что пойманного осьминога.
— А когда благородные гостьи отчалили восвояси, я было испугался, что тут заночует плотник со своей вонючей артелью. Им страшно не хотелось тащиться в деревню в темноте через дюны. Пришлось рассказать им пару историй о демонах… Хвала богам, что они оказались такими трусливыми и суеверными!
— Смертным свойственно бояться бесов, — философски заметил Сахемоти. — Ибо они невежественны, бестолковы и слабосильны.
— Но именно здесь нет никаких бесов! — невнятно отвечал Анук, силясь разжевать кусок пупырчатого щупальца осьминога. — Да бесы этот холм за десять ри стороной обходят!
— Смертные-то про это не знают.
Сахемоти полулежал по другую сторону костра, удобно опираясь локтем на свернутое одеяло. Из одежды на нем оставались только свободные черные штаны. Веки Сахемоти были полуопущены, на губах играла легкая улыбка. В руках он держал тыкву-горлянку с молодым вином, к которой время от времени прикладывался. Если бы Касима увидела его теперь, то наверняка решила бы, что ее первое впечатление было верным и знаменитому актеру никак не больше двадцати пяти лет. Его роскошный черно-багровый театральный наряд висел на нижней ветке, слегка покачиваясь, словно крыло демона.
— Надо же было заказать такой дурацкий костюм! — сказал Сахемоти, с отвращением взглянув вверх. — Я в нем похож на злодея-соблазнителя из мещанского театра.
— А кто ты есть-то, как не злодей? — фыркнул Анук. — И как раз из театра.
— Я не злодей, а простофиля — потому что не надо было поручать это дело тебе, а потратить время самому и подыскать нечто менее вульгарное.
— Прекрати капризничать. Костюм роскошный. Я его выбирал как для себя, всю душу вложил!
— Можешь взять его себе и расхаживать, извергая молнии и гром.
— Ты сам придумал себе псевдоним, теперь страдай.
— Весьма удачный наряд, — заметил Кагеру, сидевший чуть поодаль. — Дамы были впечатлены. Особенно княгиня. Вам ведь это и надо было?
Никто из братьев не подал вида, что его услышал, и не повернулся в его сторону. Только взгляд Сахемоти стал чуть более задумчивым. Анук, не дождавшись от брата ответной реплики, рьяно принялся за еду. Он щедро солил золотистые куски осьминожьего мяса, с пылу, с жару кидал в рот мидии, закусывая свежими водорослями и запивая легким кисло-сладким вином с цветочным запахом.
Ветер к ночи совершенно стих. Маленькие волны с тихим плеском разбивались о берег, по морю от горизонта прямо к костру протянулась лунная дорожка. Вокруг костра вились редкие комары, в глубине бора стрекотали «сосновые жуки» — цикады.
— Скажи, старший брат, — откидываясь и поглаживая себя по животу, спросил Анук, — неужели с этой твоей театральной затеей все будет так просто, как ты врал княгине?
— Конечно, нет. Помимо обычных хлопот, нужны еще три абсолютно необходимые вещи, которых у меня нет, и откуда их взять, я даже не представляю. А без них ничего не получится. Но княгине об этом знать совершенно незачем.
— Какие три вещи?
Сахемоти посмотрел на него, прищурившись, словно прикидывал — а стоит ли говорить?
— Актер-напарник, — сказал он. — Маски по числу персонажей. И яшмовое зеркало.
— Ничего не понял. При чем тут актер? Ты же сказал, что наберешь и обучишь…
— …музыкантов. И статистов-«невидимок», которые приносят и уносят реквизит. Но я не могу одновременно играть и рыбака, и царя-дракона. Не говоря уж о морской царевне. Так что, братец, нам понадобится второй актер. Причем… хм… такого же уровня мастерства, как и я.
— Да где я тебе его найду?! — возмутился Анук.
— А кто мне будет играть морскую царевну? Может, Кагеру?
— Давай я сам сыграю. У меня и внешность подходящая.
Сахемоти рассмеялся.
— Нет, младший брат. Дело тут не во внешности. Мы оба знаем, что ты не умеешь играть. У тебя что на душе, то и на лице. Ты не актер, и смирись с этим.
Анук нахмурился, прикидывая, не оскорбиться ли.
— Ладно, допустим, — буркнул он. — Ну, с масками я еще могу понять. Правила, традиция, все такое. Но яшмовое зеркало-то тут при чем?
— Давай сменим тему, — предложил Сахемоти, незаметно поведя глазами в сторону Кагеру. Мокквисин сидел к костру боком и смотрел в другую сторону, но братья не сомневались, что он внимательно слушает. — Я выпил — и наговорил малость лишнего. А лучший способ сглазить новое дело — это разболтать о нем каждому встречному. Пусть всё идет своим чередом. В свое время я расскажу тебе и о масках, и о многом другом…
Сахемоти снял с огня унизанный мясом прутик и принялся за еду.
«Наговорил лишнего? Он? — подумал Кагеру и отвернулся от костра — главным образом, чтобы не видеть Анука. Отвратительная помесь человека и демона сожрала почти весь ужин и теперь сыто рыгала, разумеется, не предложив своему бывшему хозяину ни кусочка осьминожьего мяса. — Да Сахемоти скорее откусит себе язык, чем произнесет хоть одно слово просто так. Пусть меня заберут бесы, если я понял хоть что-нибудь. Похоже, мои мозги сгнили в Скорпионьей долине. Пьесу нашли и выбрали, согласие получили, вот уже и сцену строят, и актеров подбирают. А я так и не понял, зачем ему все это надо. Какой позор!»
Кагеру с удовольствием ушел бы подальше от осточертевших братьев, да и от этих насыщенных древними чарами развалин, в которых кто угодно, кроме тупоумных князей Касима, распознал бы святилище морского божества, — ушел бы, чтобы отдохнуть душой и поразмыслить в одиночестве. Но одна мысль о том, чтобы удалиться от открытого огня, да еще и ночью, леденила кровь в его жилах.
Несколько мгновений трое молча сидели у костра, слушая, как шипит капающий на раскаленные угли жир.
— А кстати, ты слыхал, брат? — с воодушевлением заговорил Анук. — Эта зеленоглазая красотка-княгиня сказала давеча, что восстановили мой храм Слепящего Пламени под Асадалем!
Сахемоти ответил не сразу. Его прозрачные глаза, не мигая, смотрели в стрекочущую темноту соснового леса, словно видели там нечто недоступное человечьему взору.
— Помнишь, каким было это святилище полтысячи лет назад? — мечтательно произнес он. — Храм — пятьдесят локтей в ширину, тридцать в высоту, восемь ярусов крыши, и каждый поддерживают лакированные колонны. Какие были праздники, какие толпы паломников! Дым курильниц, бой барабанов и звон гонгов, цветы, шествия…
