Не став заряжать ружьё, я закинул его на плечо и вынул из-за пояса револьвер. Он был без самовзвода, поэтому пришлось бить по курку ребром ладони и тут же палить от бедра по-ковбойски. Точность никакая, только семь пуль ушли за пять секунд, да и сей калибр бронееду, что щекотка. Но по такой здоровой мишени трудно промахнуться, да и мало ли, вдруг повезёт попасть в больное место.
Почти над ухом завизжала одна из эльфиек, и сразу же последовал одиночный выстрел.
Я обернулся. Рина держала в вытянутой руке свой револьвер. Сидела при этом, зажмурившись и часто дыша.
Зверь нехотя поплёлся прочь, ненадолго остановившись и обнюхав то место, где валялся подранок собаки. Мы молча провожали урода взглядами. Разве что тихо клацала загоняемыми в магазин патронами Гайка.
Я сглотнул, сунул револьвер за пояс и скинул ружьё, переломив его. Стреляные гильзы воткнул в патронташ, а новые с картечью, ибо пули кончились, вогнал в стволы.
— Все целы? — поинтересовался гном и сам себе ответил: — Всё. Только телегу поправим и в путь.
Клацнув ружьём, я изогнулся и осторожно взял за шкирку Грелку. Маленький эльфийский монстр вцепился мне в рубаху и не хотел отпускать. Пришлось подойти к Гнедышу и развернуться спиной.
— Рина, забери своего уродца.
— Это не уродец, это Грелка, — неуверенно возмутилась девушка и осторожно наклонилась, сидя позади сестры. Но мохнатая зубастая гусеница с широкой плоской головой не слушалась хозяйку, оставшись на моём загривке.
Эльфийка потянула сильнее.
— Тихо, — зашипел я, — оно впилось в меня когтями.
Только с третей попытки получилось оторвать мелкое чудовище от спины.
Я вздохнул с облегчением, поскольку уже подумывал, чтобы пристрелить уродца. Но всё обошлось.
Мы долго ещё молча стояли, осмысливая произошедшее. Лишь кони фыркали, шумно дышали и топтались на месте.
— Не передумали ещё? А то мы только из города вышли, а тут уже такое вот, — спросил я, посмотрев на эльфиек.
Тем растерянно переглянулись и криво улыбнулись.
— Давай ещё чуть-чуть отойдём о города, — произнесла Рина и добавила, — только ты меня научи стрелять. Хорошо?
— Как скажешь, красавица, — стараясь держаться как можно спокойнее и пожав плечами, ответил я.
Глава 13. Жажда, голод и комплексы
— И какого хрена шефу нужен этот бластер? — бурчал толстый мужчина, которого так и звали Толстым.
На него поглядели ещё трое, держась за ветви старой Ивы. Вся четвёрка, посланную, чтоб отобрать артефакт древних, сидела на дереве. А снизу жадный до мяса бронеед с чавканьем и хрустом костей грыз труп лошади. Эта зверюга может и половину своего веса осилить, так что лошадь вполне ему подойдёт.
Уже вечерело, и спускаться было боязно.
— Кто бы мне самому рассказал, — пробурчал долговязый Гречка и сплюнул вниз. Гречкой его звали, потому как к его мамке греческий купец хаживал. Потом кинул, как узнал, что беременна. Но чернявый и смуглый вырос борзым и дерзким, в обиду себя не давал, а потом и пошёл к помощнику мэра по тёмным делишкам, собрав небольшую команду.
Но Гречкой его называли только за глаза, а так-то он от рождения имел имя Антон с греческой фамилией Григориди. А за глаза звали, так как кулаки и револьверы у него весьма быстрые.
— Он на меня поглядывает, — с нотками испуга в голосе протараторил третий, самый младший член банды, тощий как щепка. Но кличка у него была на удивление противоположна облику: Кабанчик.
Бронеед, которому было всё равно, у кого какая фамилия и имя, приподнял голову и принюхался с сидящим на ветках людям.
— Да? — огрызнулся Гречка, — а твои друзья не писали тебе, что эльфийка, во-первых, не одна, теперь их две? А во-вторых, у них гномы с големом. Гномы сперва стреляют, потом разговаривают.
Ветка под Толстым чуть слышно хрустнула, и тот от испуга вцепился пальцами в ствол, чуя, что если рухнет, то зверь и в его потрохах поковыряется. И даже если не сам, то пять синих псов кружащих вокруг туши лошади и выглядывающих момент, чтоб стащить кусок, точно на него нападут, пока будет с переломанными костями на земле валяться.
Тощий тоже поёрзал на ветке, сразу услышав крик: «Не шатай дерево!»
Все разом замолчали. Лошади разбежались, и только одна, чересчур крепко привязанная к стволу, не смогла. Всё случилось очень быстро. Сперва из зарослей выскочила свора псов, окруживших поляну, и почти сразу же, с треском ломая кусты, выскочил слегка пораненный бронеед, решивший, что это его последний шанс набрать жирку перед зимой.
Пятеро новичков из банды с воплями ускакали, бросив Антона Григориди на съедение, отчего главарь шайки очень захотел немного поправить им почки и печень во время душевной беседы. Но это потом, как выберется и закончит дельце.
— А я думаю так, — заговорил Кабанчик, — шеф хочет подкинуть бластер мэру и взорвать его бомбой, а перед народом всё свалить на ангелов. Типа, это они запрещённое разбомбили.
— Слышь, умный, с чего ты так решил? — огрызнулся Гречка, глянув вниз, где псы смогли утащить обглоданную лошадиную ногу и теперь ожесточённо грызлись за неё.
— Ну, говорят, шеф у гномьего клана Красного Червя взрывчатку купил, типа для работ по сносу старого моста. Ну, я и подумал.
— Не знаю, — пробурчал Гречка.
— Вроде складно, — тихо отозвался толстый, так крепко обнимавший ствол, словно это мамка родная.
— Даже если и так, то не наше дело. Да хоть захочет продать его какому-нибудь коллекционеру. Наше дело достать. Желательно, без трупов.
— И как? — спросил Толстый.
— Сперва других парней наберём. Бластер никуда не денется, раз у девки. Взрывчатка тоже не прокиснет, — ответил Гречка и позвал помощника: — Кабанчик, дотянись до моего пояса, не могу отцепить фляжку, только не урони. Там чай с коньяком. Я под коньяк думаю лучше.
— А с чего решил, что бластер у неё? Вдруг это эльфийское колдовство сверкало. Вон, и пастухи тоже видели вспышку, но тоже говорят, что это эльфы балуются, — задал вопрос Толстый.
— Я видел, как работает эльфийский дозор. Их магия не оставляет расплавленные дырки в земле. Это точно бластер, — огрызнулся Гречка и взял протянутую фляжку.
* * *
Вечерело. Начинали свою песнь многочисленные сверчки. На небо медленно вскарабкивалась луна. Дул наполненный запахами трав прохладный ветер. На тихо шипящей газовой печке грелся жестяной чайник.
Дорога древних — оживлённое место, и часто попадались другие путники, потому иногда можно было учуять дым чужого костра.
Кириин-ар-Кисан сидела на небольшом раскладном стульчике и глядела на то, как Вань-Вань осматривал аккумулятор от фургона. Голем легко поставил его на место, и об опрокидывании напоминали лишь серая пыль и на боку тента и поцарапанные колёса и борт.
Отряд не остался сидеть на месте, а быстро покинул окраины городка, и лишь на привале, пройдя четыреста сед сеада, то есть сотен шагов, встал на привал. Люди мерят километрами, и пройденный путь примерно равен двадцати восьми километрам. И весь путь был в спешке и нервной тишине, когда прислушиваешься к каждому шороху листвы, словно это последний лист жизни, и дальше сама засохнет, став дорожной пылью.
Люди всегда всё мерили не так. Вместо сед сеада — километры. Вместо кунцо — граммы и килограммы. И даже считают десятками, а не совершенным числом шестьдесят. У них только время делится так же: часы, минуты, секунды. Наверное, ко времени они относятся с бо́льшим трепетом, чем к чему-то материальному.
В желудке у девушки заурчало от голода, и она встала с места, поглядев на гномов. Коротышки раскладывали на большой канистре, прикрытой серой скатертью, еду. А само место трапезы прикрыли навесом. Гномы всегда так делали, стараясь, чтоб хоть что-то напоминало им бездны их пещер.
Опьяняюще пахло мясом, сыром и слегка пригорелой кашей.
