Кроме этого, в толстом мешке лежали жирные личинки, совсем как у майских жуков, только каждый размером с ладонь. А чем являлись похожие на ягоды облепихи гладкие и овальные штучки, даже представить боялся. Но мог предположить, что это икра, так как внутри плавали шарики желтка с тощими черноглазыми головастиками.
Я чесал в затылке, соображая, что из этого можно приготовить. Аж азарт взял. Никогда не делал эльфийскую яичницу, так как в обычных закусочных еду длинноухих не подавали, а дорогие рестораны я не посещал.
— Бери бройлера, — неуверенно протянул я, указав пальцем на ящера, а затем поглядел на девушку. — Тебе бы переодеться, а то в красивом платье испачкаешься.
Рина отчего-то дёрнулась, словно я задел за живое, как рыбу острогой, но тут же взяла себя в руки.
А я пожал плечами.
— Впрочем, как хочешь. Если у вас принято в вечернем наряде потроха разделывать, то дерзай, мне всё равно. Тебе стирать, не мне.
— Всё равно? — переспросила Рина, замерев на месте. — Ты хочешь сказать, что тебе нет дела до моих ошибок?
— Да мне пофиг. Это твои ошибки, а не мои, если только не мне твои косяки исправлять. А то вон, с твоей сестрёнкой уже влип по самые уши.
Эльфийка продолжала таращиться на бройлера, зависнув в своих мыслях.
— Не стой, — пробурчал я, — а то ночь скоро, при луне неудобно готовить.
Рина кинула и поглядела на меня, каким-то странным взглядом.
— Тебе действительно всё равно?
— Ты про что?
— Ошибки, — тихо выдавила она из себя и мельком глянула на сестру, которая разбирала вещи, давясь пересолёным гномьим сыром с плесенью.
— Пофиг, — улыбнулся я и протянул девушке топор. — Руби ему голову.
— Кому?
— Бройлеру.
Рина проморгалась, словно только что очнулась ото сна, и уставилась на существо.
— Я… я не смогу.
— А я не буду. Но мы его сейчас с картошкой отварим. Ты картошку чистить умеешь?
Девушка покачала головой.
— Не беда, научим, — произнёс я, надеясь, что с пистолетом будет проще. А ведь там не только стрельба, но и чистка и смазка, а также отливка пуль и снаряжение патронов.
Глава 14. Слишком много адреналина
Светлело. Утро выдалось слегка прохладным, туманным. Никаких мутантов, на наше счастье, больше не было. Хотя до фонящего леса в этих местах всего десяток кэ-мэ по прямой. Не любят уроды из своего болота выползать, хотя, казалось бы, им обычную беззащитную живность жрать проще некуда. В чёрных лесах они всё нормальное зверьё выбили и охотятся друг на друга.
Жиденький предрассветный туман волнами тёк вдоль приподнятой на метр над обочиной, куда мы сошли, дороги древних.
От кружки с водой поднимался пар, и я с шелестом водил опасную бритву по коже, сбривая трёхдневную щетину. Безопасная лучше, но на неё денег не напасёшься, а этой, если кожу распарить, можно долго пользоваться. Поточить на ремне и дальше бриться.
В небольшом квадратном зеркальце отражалось невыспанное лицо. Под утро замёрз и проснулся. Да и вообще, когда один был, то вставал ближе к пяти утра, ехал на Гнедыше или же вёл его под узду по прохладе, а уже днём, во время привала, досыпал свои сны. Днём уже тепло. Да и коню жарко в летний полдень тащить меня на хребте. Но сейчас мой внутренний будильник сбился, и я не выспался.
Гномы тоже уже не спали, но те всегда делили сутки поровну. Спят четыре часа днём, четыре ночью. Им в подземелье так удобнее. Гайка разогревала на газовой плите кашу, а Винтик и Шпунтик опять возились с големом, открыв капот на спине. Я сколько ни глядел, нихрена не понял, как это механический великан работает. И главное, чем он думает.
Но главная проблема была не в этом. Не смогла Рина зарубить то пищевое создание. Пришлось самому взять в руки топор и оттяпать ящеру башку. Обе эльфийки, видя хлынувшую кровищу и дёргающееся отдельно от головы создание, разом рухнули в обморок. Они бы ещё на петуха, бегающего по двору без думалки, поглядели, точно бы по ночам спать перестали.
Повозившись на ночь глядя ножом при свете тусклой лампы, получил в итоге неплохую, похожую на куриный суп похлёбку. Никогда не ел ящера. Лягушек и змей приходилось, а такой вот гадости — нет.
Котелок сейчас стоял возле зелёного фургона, прикрытый крышкой. Что удивительно, гномы, легко трескавшие непереваримую человеческим и эльфийским желудком еду, отказались от экзотики, а сёстры, напротив, брезгливо выковыривали из супа морковку и лук.
Сейчас эльфийки спали, плотно укутавшись в одеяла, словно в коконы. Я надеялся ещё раз увидеть их нагишом, но длинноухие гусенички ни разу не выползли на холодный воздух.
Гнедыш валялся неосёдланным на траве. Эта ленивая скотина лишь сонно моргала и изредка трясла хвостом, сгоняя мошкару с боков.
Побрившись, я сел на раскладной стульчик, позаимствованный из фургона эльфов, и потянулся к сумке, где был простенький одеколон, а заглянув внутрь, нахмурился. Среди вещей едва заметно тлел красный уголёк. Это был дневник древнего, на котором сквозь поверхность пульсировал значок в виде кружка на короткой ножке.
— Странно, — пробурчал я, повертел прибор в руке, бросил взгляд на гномов, ругающихся на своём языке и копошащихся в потрохах голема, а потом нацепил подковку дневника на ухо.
«Сбой позиционирования», — сухо протараторил стервозный женский голос.
Сразу за этим утро, поле, далёкий лес, повозка и гномы растворились в сером мареве, из которого выплыло… Собственно, я не понял, что это, зато услышал другой, кричащий сквозь какой-то нестерпимо громкий свист голос: «Очередной, пошёл!»
Не мелькнуло и секунды, как я, оказавшись в шкуре рассказчика, бросился к двери и прыгнул. А там не было ничего. Лишь облака, плывущие далеко внизу и крошечные реки, деревья и поля, словно нарисованная карта, на которую смотрю сверху, ожила.
И на эту карту, где квадратики полей перемежались с колками берёз и были рассечены, длинными лесополосами и узенькими просёлочными дорогами, я начал падать, раскинув руки и чувствуя, как ветер принялся рвать мою одежду. Ощущение приближающейся бездны сжало мою душу в кулаке до хруста это самой души, до боли в онемевшем горле. Когда понял, что падаю с неба на землю, чуть в сознание не потерял от ужаса. И так-то высоты боялся, а здесь даже птиц нет, высоковато для них.
И вдруг всё оборвалось. Я снова оказался на раскладном стульчике возле фургона, и меня трясла за плечи Гайка.
— Вань-Вань, очнись.
Гномиха держала во второй руке снятый с моего уха дневник древнего. Её спутники застыли со взволнованными взглядами рядом с големом. Из повозки показались головы испуганных эльфиек. И даже Гнедыш приподнялся с земли и растерянно водил ушами.
— Вань-Вань, что случилось? Ты орал, словно тебя варили живьём.
Я же очень часто дышал и прямо-таки слышал, как бьётся моё сердце.
Лишь через несколько мгновений, которые провёл, таращась на лицо гномихи, я кивнул, встал на ватных ногах и взялся рукой за ширинку.
— Сухой. Чистый, — еле выдавил из себя осипшим голосом, а потом сглотнул слюну, поднял глаза к небу, где высоко-высоко бежали облака. — Живой.
Опустив глаза на Гайку, я добавил:
— У тебя водка не закончилась?
Гномиха быстро сбегала к своему столу и принесла мне большой стакан, который я выпил залпом и даже не поморщился.
— Ты в порядке?
Я кивнул, взял у неё дневник и снова нацепил на ухо. Рассказчик словно решил поиздеваться надо мной и начал прыжок с неба заново.
«Очередной, пошёл!»
Пришлось приложить все силы, чтоб не заорать. Я постоянно цеплялся за спасительную мысль, что это чужие воспоминания, а мертвецы мемуары не пишут. Но зато вспомнилось, что древние могли собрать человека по кускам и вытащить с того света. Что-то не хотелось пережить ощущения, как меня будут склевать клеем и сшивать после того, как соскребут с земли совочком для золы или мусора.
А там ещё деревья с острыми ветвями.
