но ничего не менялось: ни небо, ни Река, ни темные очертания холмов, ни фигура Пейна, молча сидевшего перед маленьким колесом на носу лодки. Глаза Дикара сомкнулись, и он уснул.
Во сне Дикар дрожал от холода. Он пошевелился и проснулся; он спал, лежа лицом к небу. Небо больше не было черным, оно посерело. Звезды поблекли.
Он сел. Пейн больше не был черной неподвижной фигурой на носу лодки, но человеком в серо-синем, только немного темней неба. Холод, разбудивший Дикара, был утренним ветром, и Река с рассветом серела.
– Пейн! – воскликнул Дикар. – Капитан Пейн! Я думал, ты высадишь меня в темноте.
Пейн повернул голову, лицо его казалось узким, глаза сверкали.
– Я уснул у руля, – сказал он, поджав тонкие губы. – А когда проснулся, увидел…
И он показал на воду.
На воде были другие лодки, и маленькие, и невероятно большие. Азиафриканцы в них смотрели на лодку Дикара и отворачивались.
– Теперь ничего не остается, как двигаться вперед, – с отчаянием в голосе сказал Пейн. – Придется причаливать в сердце города и попытаться вывернуться с рассказом о том, что я дезертир, которого ты привез.
– Не понимаю, как ты мог уснуть, если твоя жизнь зависела от того, что ты не спишь – сказал Дикар, но, хоть Пейн совершил ужасную ошибку, Дикар думал не об этом.
Он смотрел на огромную каменную стену, которая поднималась прямо от края воды; серая скала была такой высокой, что фигуры, двигавшиеся на ее верху, казались не больше ногтя Дикара. Стена была подобна Обрыву, окружающему Гору, но она гораздо выше и тянулась вдоль Реки, насколько хватал глаз.
– Приготовь пропуск, Дикар, – сказал Пейн. – Приготовил?
– Да.
Дикар коснулся кармана своего зеленого мундира, в который положил пропуск. Делая это, он повернулся и посмотрел на другой берег Реки. И у него перехватило дыхание.
* * *
Вдоль края Реки росла какая-то зелень, но за нею – здания. И не несколько, как в Вест-Пойнте, а так много, словно здесь лес из зданий; зданий столько, сколько деревьев в лесу. И самое маленькое из них выше самого высокого дерева на Горе.
Но то, что возвышается здесь, не может быть зданиями. Не может быть построено человеком. Стройные, изящные, они поднимались в светлое рассветное небо, и были сине-серые, и темно-красные, как осенняя листва, и некоторые тронуты золотом. Они были такими высокими, что вершины их терялись в тумане; они сами превращались в облака, громоздящиеся в небе и окрашенные восходом; Дикар никогда ничего подобного не видел и представить себе не мог – великолепие, находящееся не на земле и не на небе.
– Что? – спросил Дикар, показывая. – Что…
Больше он ничего не мог сказать.
– Это Город, – сказал Пейн. – Нью-Йорк.
В это мгновение восходящее солнце залило Город золотым пламенем; и одно здание было выше всех остальных, оно словно палец, указывающий на бога. Солнечный свет прошел сквозь него, и Дикар увидел, что это только скелет на фоне света.
Лодка шла по длинной дуге, приближаясь к берегу… И Дикар увидел, что во всем городе не найдется ни одного здания, которое не наклонилось бы или в котором в стенах не зияли бы отверстия. Тут и там встречались участки, где зданий вообще не было.
А потом Город стал близок, слишком близок, чтобы Дикар мог его видеть. Он видел только, что они проходят вдоль длинной полоски зелени на берегу Реки и приближаются к приземистому уродливому строению, выступающему прямо в маслянистую воду; вчера это здание показалось бы ему огромным, но сегодня оно выглядело маленьким, грязным и убогим.
Из конца здания, обращенного к реке, выбегали люди. Черные в зеленых азиафриканских мундирах; у всех оружие, которое называется длинные ружья.
Лодка ударилась о конец здания. Черные выстроились, их ружья были направлены на Дикара, маленькие красные глаза полны злобы. Азиафриканец с револьвером в руке наклонился и что-то сказал. Дикар не понял.
Пейн схватил висящую веревку и обернул ее вокруг чего-то торчащего из лодки. Азиафриканец закричал на Дикара. Дикар начал произносить звуки, которые для него самого ничего не значили.
Азиафриканец разозлился.
– Что ты говоришь, большой придурок? Что ты за черный с коричневой кожей? Я тебя не понимаю.
Сердце Дикара пропустило удар. Азиафриканец назвал его черным.
– Я говорить карашо. – Ему это сойдет с рук. – Говорить с людями. Я абиссин.
Он поставил ногу на край лодки, собираясь подняться туда, где стоит азиафриканец.
– Не так быстро, – сказал тот, сунув револьвер почти в лицо Дикару. – Зачем ты приплыл в лодке? И что это за белый солдат с тобой?
– А это не твой дело. – Дикар решил, что может позволить себе быть дерзким. – Таглу сказать только офицер. Привести офицер, Таглу сказать ему.
– Хорошо, сержант Скум. Я займусь этим. – Голос похож на женский. Он принадлежал человеку с широкими скулами, раскосыми глазами и желтым лицом. – Эй, ты! Я лейтенант Син Фу. В чем тут дело?
* * *
Дикар поднес руку ко лбу, опустил ее и стоял прямо, опустив руки по бокам, как велел ему поступать Уолт, если он встретится с офицером.
– Имя Таглу, сэр. Седьмой пехотный полк, четвертый отряд.
На его заимствованном мундире нашивки в этими числами.
– Этого солдата сбежать из Вест-Пойнт. Он говорить знать, как взять крепость, но говорить только майор Апгар. Мой капитан Тзи Хуан… – это имя в пропуске, который Дикар достал из кармана, – послать меня к майор, ни к кому другой.
Офицер взял пропуск. Издавая негромкие звуки, он стал рассматривать его. Делал он это очень долго. Желтые, с длинными ногтями пальцы лейтенанта лежали на рукояти револьвера.
– Поднимайтесь. Оба.
Дикар поднялся на пол здания, помог подняться Пейну и снова выпрямился и застыл, не позволяя своему лицу что-нибудь показывать. Черные солдаты окружили их. Син Фу сложил пропуск – и сунул его себе в карман.
– Значит, вас нужно доставить к майору Апгару. – Что-то в его улыбке, в том, как он говорил, напомнило Дикару кошку, которую он видел в Вест-Пойнте: кошка играла с пойманной и искалеченной птицей. – И ни к кому другому.
– Даа, лейтнант. – Если Дикар прыгнет в воду… Нет, как ни быстро он плавает, пули азиафриканцев летят быстрей. – Приказ каптана Тзи Хуана.
– Минутку, лейтенант, – впервые заговорил Пейн. – Позвольте сказать вам…
Бах! Син Фу кулаком ударил Пейна по рту, да так сильно, что тот упал бы, если бы один из солдат не уперся ему в спину прикладом ружья.
– Мне кажется, – небрежно заметил офицер, – что ты, американский пес, должен был уже научиться
