Заяц: Ну и хорошо. Слышу, зебра скачет. Белка, объясни ей, что б у окна на шухере стояла. Я знаю у них хороший слух. Увидит жабу или волка — пусть вопит и бегает.
Белка: Что такое шухер?
Заяц: В данном случае: опасность.
Белка: Поняла.
Боров остался стоять с зайцем на краю веранды. Журавль лежал у стенки, с ним возился бобёр. Белка, вооружённая арбалетом стояла на окне, позади неё туда-сюда бродила зебра. Лис полез на крышу.
Боров: Теперь нас семеро, заяц. Подвела тебя, хроньк, твоя математика!
Заяц: Подвела.
Боров: Их-то поболе нашего будет. Ты ж хотел «сопротивления»?! Получай!
Заяц: Мда. Ты прав. «Самонадеянному дьявол прикуривает.»
Боров: А у дьявола собачки на привязи на. Хронь. Хроньк. А ты зачем сказал мне тут остаться?
Заяц: Боишься?
Боров: Нет.
Заяц: Ты тут, чтобы уважение внушать. У тебя это очень хорошо получается.
Боров: Но я и мишень удобная на! Как не смотри тут на! В меня удобнее стрелять, чем в тебя, заяц.
Заяц: Но ты в ж доспехах, а я без.
Боров: Тоже правда на.
Заяц: Если, что… застрелят обоих. Ты и не думай даже! Мы с тобой всё на зеро поставили, как игроки в игральнях говорят. Посмотри. Посмотри, посмотри!
Боров: Смотрю на. Куда смотреть?
Заяц: На собачек привязных. Вон они, вон они! Как встали красиво! Я насчитал 28.
Боров: Я — 29, хронь. Плохой ты математик, заяц.
Заяц: 29 — это с начальником.
Боров: А, вот как! По ходу прапор. Что-то ему докладывают.
Заяц: Давай спросим.
Боров: Давай!
Собачий взвод построился на арене (там, где царя казнили вчера — «ещё кровь не обсохла».) Вооружены по-разному. У кого-то луки, у кого-то арбалеты, есть и гранаты на поясах. Мало погодя, прикатили аркбалисту. «Всё старьё, всё наше. Только, что гранат у дозоров не было. Это видать, «зарубежные товарищи» подсобили.». «Начальник», судя по всему прапорщик, вооружён лучше — целых 2 пистолета и арбалет за спиной. Покомандовал, покомандовал, вышел вперёд. Стоит, молчит. «Зачем вышел-то?»
Заяц: Эй, начальник! Зачем пожаловал?
Собака с пислолетами как-то смутилась, потопталась, глянула на часы (часы ручные — всё ещё большая редкость, хотя кое-где они давно выместили и карманные, и так называемые «перчатные»). Собака что-то гавкнула, сделала шаг вперёд, ещё один. «Ещё 5 таких шагов и я тебя застрелю.»
Собака с пистолетами: Я тебе, мля, не начальник, гав-гав!
Заяц (борову): Видишь? Я знал, что поговорить пришёл!
Боров: Ну так говори с ним, хроньк!
Заяц (собаке): А кто ж ты мне тогда?
Собака с пистолетами: Тебе я, гав, товарищ прапорщик Собакин, мля!
Заяц: А я заяц, террорист и враг народа. Что скажешь, товарищ прапорщик?
Собакин: Тебе я, гав-гав, ничего не скажу, мля. Щас прикатят переговорщиков, мля, будешь с ними трепаться, мля. А я тебя застрелю потом, понял, мля? Террорист и враг народа, мля! Ты у меня покатаешься по земле кусочками, мля! Гав-гав-гав, мля!
Заяц (борову): Нравится товарищ?
Боров: Хорош!
Заяц (Собакину): Хорошо говоришь, товарищ! Ждём переговорщиков. Только ты имей ввиду, товарищ: подойдёте ближе — начнём валить заложников! Здание наше. Входы, выходы — всё заминировано. Как на гитаре — струнки одни! Рванёт, мало не покажется никому! Ты передай, передай! Передай своим начальникам, товарищ!
Товарищ прапорщик не ответил. Посмотрел на часы, плюнул. Стоит, смотрит. Ждёт.
Заяц: Ждёт кого-то. И мы подождём. Интересно же, какие такие «переговорщики» нас повидать «прикатят», ась?
Боров: Заяц! Переговорщики, хронь — это ладно! Ты-то что наговорил? Какие заложники на? Какие мины? Ты, хронь, о чём?
Заяц: А что мне говорить-то? Какие ещё есть варианты? Они уже сами решили, что мы террористы и заложников держим. Они не верят, что мы зеки, сбежавшие. Думают, что кто-то извне ворвался то ли нас освободить, то ли прокурора ихнего повесить за царя казнённого. А теперь вот здание захватили — эти кто-то извне — будут требования предъявлять, понимаешь? У них уже всё сложилось в головах их! Я подыгрываю как могу.
Боров: Экий ты прозорливый, заяц! Допустим так — звучит-то здраво на. Но надо хоть кинуть им что-то на! Как ты там говорил, хронь? «Уважение внушить» на!
Заяц: Что ты предлагаешь?
Боров: Давай я спущусь под землю на. К нашим камерам на. По-быстрому, не волнуйся, по-быстрому! Отрежу голову какой-нибудь жабе.
Заяц: Чем резать-то будешь?
Боров: Ножик же был на! У лиса возьму.
Заяц: Ну давай. Если встретишь кого, дай знать.
Боров: Дам знать. Узнаешь, хронь. Я мигом!
Заяц: Давай.
«Как быстро мы превратились в настоящих террористов! Как легко мы перешагнули через мораль! Хоть перед чем-нибудь мы остановимся теперь?! Вот теперь… имею ли я право на молитву?! «Теперь и отныне»? Нет. Нет, «теперь и отныне» только а ад! Без надежды, без любви!»
Прапорщик Собакин скомандовал что-то на своём собачьем, взвод расступился. Собаки приготовились отдать честь прибывающему на место начальству, послышался рёв двигателя, ритмичный перестук металла. «Какая-то машина едет.»
Заяц: Лис! (Крикнул заяц лису, всё ещё стоявшему на крыше.) Что это?
Лис: Ничого доброго. Танк иде.
Заяц: Они существуют? Я думал — это так, анекдоты кабацкие!
Лис: Зараз сам побачиш!
Заяц: Квакера видишь? Волка?
Лис: Поки немаэ.
Заяц: Ты смотри, смотри! Враг с тыла опаснее любого танка!
Лис: Добре, добре!
На арену въехал танк. Машина на гигантских гусеницах. Сверху башня — как голова крутится — а из неё пушки торчат, 2 окошка маленьких и люк. Прозвучал сигнал, что-то внутри стукнуло дважды, люк открылся, показалась голова.
???: Що, хлопци? Приихав, батько! Ха ха ха ха!
«Волченко! И ты тут, подонок! Пострелять приехал!»
IV
Прапорщик Собакин влез на танк — обстановку докладывать. Встал на одно колено, как рыцарь перед дамой, загавкал сдержанно, замлякал, сам себя стесняясь. Волченко смотрел поверх — всегда поверх — он главный после Бога. Казалось, сцена эта очень привычна для обоих. Артисты приловчились друг к другу, спелись. То и дело Собакин показывал лапой на музей — рисовал на воздухе «кружки и стрелы», крутил карту перед носом волка, пока тот не выхватил её и не разорвал. Это тоже было привычным. Собакин растерялся разве что для виду (он умел это делать), собрался и в 2-ух-3-ёх гав-гав высказал все свои соображения. Их было немного.
Волченко вышел из танка, показался в полный рост (надо сказать, немалый для волка). Покричал на Собакина и на отдельных его солдат. Заметил вдруг аркбалисту, приготовленную к выстрелу, и тут же забыл обо всех своих делах. Его интерес к оружию затмевал всё, включая национальные интересы страны (причём любой на карте). Волченко перенацелил аркбалисту на какую-то скульптуру в саду при музее, выстрелил. После выстрела посмотрел в подзорную трубу — результат его порадовал: теперь у скульптуры нет не только рук, но и головы.
В подзорную трубу волк разглядывал окрестности — искал новые мишени. Террористы его как буд-то бы не волновали вовсе. Он и не смотрел в их сторону, пока не услышал знакомый давно ему голос. А потом ещё один, ещё лучше ему знакомый. Это заяц перекрикивался со своим дозорным лисом — их было слышно издалека, они это знали и этим пользовались.
Волченко вернулся на арену. Встал на свой танк, всё такой же уверенный, смотрящий поверх. Что-то изменилось, конечно, но это было тонко, а тонкое волкам скрывать нетрудно — «такая уж натуррра их».
Волченко: Гей, заэц!
Заяц: Волченко! Вижу тебя, вижу.
Волченко: Як справи, заэц?
Заяц: У меня-то хорошо, как видишь. Сам-то как? Держишься?
Волченко: Не скаржуся. Не скаржуся. Бачишь яку штуку мени зробили? (Показал на танк.)
Заяц: И что — стреляет?
Волченко: Може бути стриляэ. А може и ни. Приихав тестувати. Не знав, що на тоби, заэц. Приэмно зустрити старих друзив!
Заяц: Не говори!
