– То есть, когда у вас, молодой человек, будет больше возможностей, то вы отработаете?
– Почему бы и нет? Вы же, отче, философ? Следовательно, должны понимать, что…
– Я всё понимаю, – подтвердил Альберт. – Вы просите у меня помощи? В долг? Так?
– Так.
– И клятвенно обещаете, если представится такая возможность, этот долг вернуть?
– Сторицей.
– Что же, ловлю на слове. Пусть будет так… Вопрос с негритянскими трупами я, конечно, закрою. Со всеми четырьмя. Мол, поубивали друг друга, не поделив властных полномочий…
– В первый же день? – уточнила Ванда.
– Что в этом странного? В нашем Мире, как, впрочем, и во всех других Мирах, Власть является страшным и безжалостным наркотиком. Вернее, жажда Власти. Думаю, что Великая Инквизиция воспримет данный аспект с полным и всеобъемлющим пониманием… Вам же, будущие супруги, предстоит – как можно быстрее – покинуть «Чистилище». Как говорится, от греха подальше. У покойного Варвара, как известно, было достаточно много приятелей и последователей. Чуть ли не четыре пятых третьего мужского барака. Пардон, третьей мужской казармы… Ладно, и с этим моментом я разберусь самостоятельно. Может, Хана и Сизого подключу. Да и Облом, когда оклемается и выйдет из карцера, им потом поможет…
В помещение вернулась Лана и, протянув целую кипу светло-зелёных бумажных листов, пояснила:
– Здесь всё просимое.
– Что – конкретно? – насторожилась Ванда.
– Всё. Вся ваша дальнейшая, извините, судьба. Семилетний островной контракт. Обязательства в общей гражданской лояльности. Стандартный брачный договор.
– То есть, после подписания этого договора мы станем полноценными мужем и женой?
– Нет. Только официальными. Так сказать, для общей статистики и затребованных документов.
– А по-настоящему когда?
– По-настоящему? – в фиолетовых глазах горной ламы зажглась крохотная насмешливая искорка. – У вас с этим, друзья, и сейчас всё нормально. Поверьте. Вы – настоящие…
– Обряд венчания, конечно, состоится. Но только чуть позже, – видимо, сжалившись, пояснил епископ. – Когда будут утверждены – высоким Руководством – все остальные документы. То есть, на днях. А пока вам, потенциальные молодожёны, предстоит провести несколько суток в… Извините, но в вынужденной изоляции. Ничего личного. Строгие служебные инструкции… Автобус, который доставит вас на следующую рабочую точку, подойдёт через несколько минут… Все бумаги подписали? Молодцы. Хвалю. Тогда будем прощаться. Ну, удачи вам, светлые молодые люди. Светлой – удачи…
У приземистого автобуса (тёмно-зелёного такого, обычного для «церковного» Мира), их уже ждал Хан.
– Здорово, брат! – обрадовался Лёха.
– Привет, – состроив печальную физиономию, отозвался Хан. – Увидимся ли ещё?
– Не ссы, лягуха степная. Увидимся. Мир тесен – до полной невозможности. Вернее, Миры…
– Во-первых, милый, не надо говорить при мне гадкое слово – «ссы», – нахмурилась Ванда. – Если, конечно, не хочешь, чтобы я тебя бросила. Сразу и навсегда. Не для нежных графских ушей это словечко предназначается. Изволь – на будущее – учитывать… Во-вторых, Хан, мы ещё непременно встретимся. Причём, не один раз.
– Ой, ли?
– Встретимся. Не в этом Мире, так в другом. Предчувствие у меня такое. А, как известно, это людские предчувствия ничего не стоят. Даже занюханной медной монеты. А ведьмины, наоборот, ценятся необычайно и повсеместно…
– Тогда, ладно, – широко и доверчиво улыбнулся Хан. – Верю. Встретимся. Вот, держите, – бдительно оглядевшись по сторонам, протянул на раскрытой ладони прямоугольную толстую пластиковую карточку. – Лана велела вам передать. Она у меня такая. Справедливая, щедрая и честная…
– Что делать с этой штуковиной?
– Толком не знаю. Я же – степной дикарь. Извините. Карточку надо вставлять в разную… В разную «аппаратуру», как говорит Лана. Чтобы смотреть всякие закрытые «телевизионные программы» и иметь доступ к «видео-общению»… Вы поняли что-нибудь?
– Более или менее, – заверил Лёха. – Разберёмся, брат. Не впервой. Спасибо.
– Понятное дело, что про эту хитрую прямоугольную штуку никому-никому нельзя рассказывать.
– Понятное. Не сомневайся…
Со скрипом распахнулась автобусная дверь.
– Залезаем, пассажиры! – скомандовал усатый шофёр.
– До встречи, брат степной.
– До встречи, ребята. Счастья вам…
Камера была достаточно светлой, просторной и комфортабельной. Но, всё же, лишь тюремной камерой.
Две узкие койки, разделённые прямоугольным обеденным столом. Два пластиковых стула, потрёпанное низенькое кресло, тумбочка с телевизором. Колченогий журнальный столик, заваленный различной макулатурой. Широкий книжный шкаф, заполненный разномастными книгами и книжицами. Туалет и ванная комната. Крохотная кухня с электрической плитой, посудной мойкой и двухкамерным холодильником.
«Самое противное, что кругом понатыканы камеры видеонаблюдения, даже в ванной и в туалете, – печалился Лёха. – И свет нигде не выключается. Да и выключателей нет. Чёрт знает что! Блин горелый, лишённый всякой сексуальности…»
Да, сексуальностью здесь и не пахло. Они четвёртые сутки обитали в этой камере, то бишь, уже четвёртые сутки считались законными мужем и женой. Да, венчания пока так и не было. Но брачный договор-то был подписан? Был. Епископ Альберт даже печать какую-то – красно-пурпурного цвета – на нём поставил.
«Толку-то от этого? – внутренне кипятился Лёха. – Ноль! Полный и запредельный ноль! Ванда даже целоваться – под прицелом видеокамер – отказывается. Не говоря уже о большем. Мол, графиня потомственная, воспитанная в моральной строгости… Садисты законченные. Так вас всех и растак. Статус поменялся – с холостого на женатый? Ну-ну, как-то этого не ощущается. Никак – не ощущается…»
На журнальном столике лежала только всякая и разная религиозная белиберда – откровенно-пропагандистской направленности. В том числе, рекламные проспекты различных скитов и церквушек, расположенных на берегах южных тёплых морей.
«Это, скорее всего, местные «церковные» курорты, – решил Лёха. – Причём, достаточно комфортабельные – с грязевыми ваннами, тренажёрными залами, турецкими банями и минеральными источниками. Знакомое, в общем, дело. Высокое начальство должно где-то полноценно и разнообразно отдыхать от трудов праведных…»
В телевизоре работал только один канал. И то насквозь официальный, посвящённый – на девяносто восемь процентов – всяким религиозным новостям и событиям. Но даже из увиденного и услышанного становилось понятно, что в этом Мире не всё гладко. Далеко, ей-ей, не всё. Сквозила – в лицах и голосах дикторов – определённая напряжённость и растерянность.
