— Ну, чего стоишь? Примерзнешь.
Он буднично пошел по тропке навстречу страшному воину. Тот как башня загораживал путь. Исполинский щит дрогнул и медленно заскользил вниз. Спина калики загораживала воина, но когда тот как груда железа рухнул ему под ноги, Томас с воплем бросился вдогонку. Калика на ходу выдернул топор, вытер окровавленное лезвие о спину павшего, там была короткая накидка. Томас догнал, когда калика переступил павшего и брел дальше.
Череп воина до самой переносицы был разрублен. Калика уходил все дальше, а Томас поспешно старался понять принцип действия славянского оружия: топор на лету ударяется рукоятью о край щита, зацепляется и... с размаха с удесятеренной силой достает лезвием укрывшегося за ним воина!
— Да, — сказал он с почтительным уважением, — это еще почище того приема! Ну, когда ты поразил стрелами людей Шахрая! Помнишь, укрылись за передвижным щитом, мерзавцы?
— Это когда ты отдал Яру, а еще и доплатил?
Томас яростно засопел, но умолк.
Томас жадно устремился к зелени, верхушки деревьев колыхались всего в полусотне фунтов. От земли тянуло свежестью, благодатной влагой. Истомленное жаждой тело чувствовало близость ручья с чистой холодной водой...
Внезапно калика сказал удивленно:
— Ты куды?
Томас кивнул молча, не в силах разжать спекшиеся жаждой губы. Уши вздрогнули как у зверя, он уловил слабое журчание воды.
— Чего? — спросил калика подозрительно. — А, искупаться восхотел... Нет, рыба задохнется. Да и некогда.
Он свернул в неприметную щель, оттуда несло таким жаром, словно там был вход в ад. Томас брел, натыкаясь на стены, но к счастью, проход почти сразу вывел в долину, которая показалась Томасу вырубленной внутри горы гигантской пещерой. Под ногами был камень, даже не плиты, а умело вырубленный ровный пол, сглаженный молотами, затем отшлифованный множеством ног. На той стороне прямо из горы выступал языческий храм. По крайней мере высокие арки входа, каменные драконы, звери, воины-великаны, а сам вход пугающе зиял чернотой.
Томас дивился, а калика махнул рукой:
— Старые горы...
Вид у него был такой, что этим все сказано, и Томас спросил почти враждебно:
— Ну и что?
— Здесь все источено как червяками. То мрамор ломали для царских дворцов, от них ныне песка не осталось, то целыми племенами прятались от чужаков, то опять же что-то рыли, искали, выгребали... Эти пещеры только дурак или ленивый не приспособлял для чего-нибудь нового, своего.
Дыхание Томаса чуть выровнялось, но пот все еще заливал глаза. На подгибающихся ногах он тащился за Олегом, считал шаги. Вот еще пять шагов, и упадет. Вот еще три — и рухнет. Вот два — и грохнется как куча железа... Он видел словно сквозь пелену дождя, как из темного входа храма вышли двое. Один тут же метнулся назад, а затем к отчаянию Томаса оттуда как муравьи начали выплескиваться воины в бронзовых доспехах, одетых прямо на голое тело. Они не выглядели особо опасными, но их десятки, а потом уже и сотни, а Томас чувствовал, что не отобьется даже от воробья.
Воины выстроились в три ряда, загородив вход. Их острые копья смотрели прямо в лица чужаков. Навстречу вышли двое в длинных одеждах, Томас признал в них жрецов, хоть и языческих. Что-то роднит, хоть он и раньше не любил признаваться, христианских священников и сарацинских мулл, а теперь еще и всевозможных языческих жрецов.
— Нам не пройти, — сказал он тихонько.
— Сурьезные ребята, — согласился калика.
Он не сбавил шаг, будто подозревал, что Томас просто устал и хочет отдохнуть. Томас сказал предостерегающе:
— Они нас как жуков насадят на свои палки.
Калика подумал, сказал:
— Да, острые.
Но шагу не сбавил. Томас опустил ладонь на рукоять меча. Он чувствовал, что не только махать им, даже вытащить из ножен не сумеет, но спросил уже безнадежно:
— Опять будет рубка?.. И алой кровью своей вспоим ненасытных пьяниц: железо, сталь и свинец... Гм, почему свинец...
Калика бросил с отвращением:
— Тебе бы все драться, петух в железках.
— А как же ты надеешься...
Он не договорил, копья уже почти упирались Олегу в грудь, когда оба жреца, всмотревшись в него, внезапно пали ниц с восторженно-отчаянными воплями:
— О, великий Маудгальяна!
— О, сотрясший одним пальцем дворец Шакры!
— О, победивший Нандопанонду, царя нагов!
— О, имеющий махапурушалакшану!
— О...
Калика благословил их небрежным движением длани, миновал с той безучастностью, с какой верблюд проходит мимо христианского храма. Копья опустились, Томас с трепетом стал свидетелем удивительного зрелища, когда сотни воинов разом опустились на колени, затем простерлись по земле, будто стараясь как ящерицы раздвинуть песок и уйти вглубь. А жрецы, видя, что странствующий мудрец не желает быть оторванным от благочестивых размышлений, остались на месте, лишь воздели руки вдогонку.
Томас ошарашено оглядывался:
— Чего это они?.. Какой-то мауда... тьфу!.. и не выговоришь.
— Обознались, — буркнул Олег безучастно.
Погруженный в свои благочестивые думы — знаю твое благочестие, подумал Томас сварливо — он вошел в темный ход. Вдали горели светильники, пахло растопленным бараньим жиром. Просторный зал освещен слабо, в глазах после яркого солнца поплыли светлые круги. Вокруг двигались тени, Томас не мог отличить какие из них настоящие, а какие нечестивые призраки.
Чувствуя себя не в себе, он спросил лишь затем, чтобы слышать человеческий голос, пусть даже свой, и не потерять калику:
— А зачем дворец сотрясал? Это ж целая гора — не дерево со спелыми грушами!
— А Шакра больно щеки дул, — ответил калика отстранено, глаза были отсутствующие, он мыслями был далеко, — надо было щелкнуть по носу... А скажи, сэр рыцарь, тебе ничего странного не показалось, когда мы сюда шли?
Томасу казалось странным все, даже чудовищным, особенно то, что калика когда-то сотрясал чей-то дворец, да еще как сотрясал — видно по этим, распластанным, но калика явно ждал другого ответа. И Томас сделал вид, что ушел в глубокое раздумье. Жалел только, что под шлемом да еще в темноте не видно как морщится его лоб, а брови сходятся на переносице.
Калика исчез, Томас видел только раскоряченную тень, что шарила по алтарю. Грюкнуло, звякнуло, ближайшие к алтарю светильники вспыхнули ярче. Калика, огромный и косматый, угрожающе навис на алтарем, перебирал что-то, ворчал, хмыкал, наконец с треском выломал крышку, а когда вынул руку из внутренностей алтаря, на ладони лежала золотая веточка, от которой шел чистый трепетный свет.
— Во, — сказал он удовлетворенно, — сколько лежит, а все как новенькая!
