Он спрыгнул со ступенек, там их было целых три, Томас видел в зеленых глазах радость. Калика словно помолодел, встретившись со своими былыми деяниями. Томас не решился спрашивать, в прошлом ли году тряс несчастный дворец или в позапрошлом веке.
— Грабить храм нехорошо, — сказал он укоряюще.
— Так это ж языческий, — сказал калика язвительно.
— Тебе нехорошо, — уточнил Томас. — А мне можно. Мне даже нужно! Ибо я должен попирать реликвии дьявола, тем самым умножая славу Пречистой Девы. Что это у тебя?
— Всего лишь золотая ветвь, — сказал калика задумчиво. — Странно, как много значения люди придают... предметам. Что ветвь, когда у каждого в душе цветут роскошные сады?
— Сады? — спросил Томас с подозрением. — Да еще роскошные?
Калика поглядел на него, глаза в полумраке блестели как у филина, вздохнул. Плечи опустились:
— Да, — сказал он совсем другим голосом, — сады... гм...
Он спрятал золотую ветвь под полу, кивнул, и они вышли навстречу свету, что больно ударил по глазам, привыкшим к полутьме. Воины снова простерлись ниц, жрецы поспешили к Олегу. Он бросил им несколько слов, повелительно-благожелательных, они поклонились и проскользнули мимо в храм.
— Поспешим, — сказал Олег. — Надо идти.
Томас часто оглядывался, а когда спустились в долину, не вытерпел:
— Ты их ограбил!.. Но почему отдали так просто? У них такая охрана?
Олег буркнул:
— Это мой храм.
— Твой...
Томас ощутил, что начинает заикаться. Спина калики мерно колыхалась перед глазами, рыжие волосы слиплись от пота и грязи, став похожими на большое воронье гнездо. Он выглядел как никогда раньше диким человеком.
— Мой, — повторил калика с досадой. — Чего глаза вытаращил? Человеку всегда хочется кому-то кланяться. Я все пытался отучить... но раз уж не могут без этого, то пусть хоть... Да и не ограбил, я им там взамен оставил другую штучку. Нечто новое!
Томас спросил дрожащим голосом:
— А что?
Калика буркнул, не оборачиваясь:
— Да нечто в духе времени. Мир меняется, им надо меняться тоже.
— Покажи, — попросил Томас.
При солнечном свете золотая веточка выглядела поблекшей. Золото не сияло, Томасу почудилась вовсе не золото, а тусклая медь. Веточка короткая. Листочков всего три.
— И это все? — спросил он разочарованно.
Калика бросил раздраженно:
— Мы в квесте, забыл? За что и не люблю эту дурь. Туда пойди — возьми это, туда — то, в третьем месте — еще какую-то мелочь, а потом еще и ломай голову как сложить, чтобы дверь открылась, решетка поднялась, или какой-нибудь пустяшный засов отодвинулся. Так и жизнь пройдет, а ты все драконов бьешь по головам, принцесс спасаешь, совсем будто от безделья на стенку лезешь.
Томасу почудился камешек в его суверенные владения:
— А что делать, если другое не умею?
Внезапно из-под ног раздался дикий вопль. Томас отпрыгнул, дико посмотрел по сторонам. Стояла звенящая тишина, даже калика остановился, вокруг только голые камни, стены.
— Что только не чудится, — пробормотал он испуганно. На лице выступили капли пота. Калика смотрел внимательно, в зеленых глазах было странное выражение. Томас ступил снова, крик раздался прямо из-под сапога.
Томас подскочил, хотя вроде бы уже готов к неожиданностям. С мечом в руке огляделся, в глазах страх:
— Сэр калика! Демоны, да?
— Какие демоны...
— А что же?
— Обыкновенный базланит.
Томас вытаращил глаза:
— Что?
Олег с неохотой поправился:
— Ну, не совсем и обыкновенный... Вообще-то ему цены нет, но сейчас нам не до редких камней. Ну, ты знаешь, смарагд излечивает от ядовитых пауков, медянок и желтопузиков, изумруд лечит боли в печени, а базланит испускает такой радостный вопль...
— Ничего себе радостный, — пробормотал Томас, он вытер мокрое лицо.
— ...всякий раз, когда на него наступает настоящий король.
Томас обошел каменную плиту, наполовину вдавленную в землю, подозрительно посмотрел на Олега:
— А вы с ним не сговорились?
— Томас...
— А что? От тебя всего ждешь.
— Мне-то что, король ты или нет? Наоборот, из тебя бы неплохой калика получился. Со временем, конечно.
Томас отшатнулся. И лишь много погодя, когда спустились в долину, а калика разжег огонь на берегу ручья, Томас внезапно вспомнил, что сам калика обошел этот самый базланит по широкой дуге.
Томас сам не помнил, как освободился от доспехов. Калика разжег костер, а он все сидел в ручье. Ледяная горная вода нагрелась от его тела так, что шел пар, а ниже по течению рыбешек уносило кверху брюхом. Что ж, не каждая речная рыба выдержит аромат благородного рыцарского пота. Морская, разве что...
Он пошевелил, растопырив, пальцами ног. Ледяные струйки ласково щекотали кожу, очень медленно — калика там уже ест! — охлаждали раскаленное как в горне тело. Когда он с трудом выбрался, ноги все еще подкашивались, калика лежал у костра, зеленые глаза пристально всматривались в небо. Снова Томасу почудился гнетущий взгляд кого-то неслыханно огромного, мороз пробежал по все еще разгоряченной коже.
Калика небрежно повел дланью:
— Там мясо. Я завернул в листья, дабы не слишком остыло.
— Рыцари не перебирают, — сказал Томас бодро, ибо калика оставил ему кус, которого хватило бы и на его коня, если бы конь ел мясо. И если бы коня не продул в кости.
Помрачнев, он уже с безучастностью поглощал еду. В желудке довольно рычало, там внутри жадно набрасывались на каждый ломоть, Томас чувствовал, как усталость медленно испаряется из тела, а мышцы наливаются молодой силой.
— Ладно, — сказал он оживая, — мы еще добудем и коней, и любимую женщину, и богатства... А о наших подвигах будут петь песни. Не так ли, сэр Олег?
Олег лежал на спине, могучие длани были закинуты за голову. По широкой груди бродил крупный кузнечик, чесал лапки, длинными усиками исследовал странное пространство.
— Подвиги, богатство, — сказал он с тоскливым недовольством. — Это мечта голодных. Но так как человек почти никогда не успевает добыть хотя бы часть того, что мечтает... Но когда успевает...
Он задумался. Томас спросил враждебно:
— И что же?
Калика с таким усилием повернулся на бок, словно переворачивал гору, на лице отразилось брезгливое сострадание. Томас вскипел, но держал себя в руках. От этого заносчивого язычника пока что слишком много зависит.
— И что же? — повторил он ядовито.
Калика поискал глазами, указал пальцем на широкую гранитную плиту. Изъеденная временем, щербатая, ничем от других не отличимая. В середке едва заметная выемка, не поместится даже кулачок ребенка. Рыцарь вскинул брови:
