в крысу
телепортацию объекта
телескоп
тело мертвого Бога
тело, превратившееся в два тела
тонны песка, превращенного в стекло
трубку, испускающую убийственный свет
трубку с глазом на конце
трубку, убивающую светом
трубу с головой дьявола на верхушке
трубы из стекла
труп, который становится двумя трупами
туман с моря
тучу летучих мышей, сделанных из алмазов
убийство врага
убийство коллеги
убийство чрезвычайно редких видов животных
угрозу внесения сумятицы
чаны, в которых мальчиков изменяют в нечто иное
чаны из стекла
чары
человека, которого называют извращенцем
человека, который может двигаться так быстро, что никто этого не видит
человека, который любит лошадей, но не детей
человека, который пахнет прогорклым маслом
человека с очень большим носом
человека, которого считают безразличным
червей, обитающих в легких
червей, обитающих вне легких и обладающих необычайными размерами
чешуйниц, сотворенных из электричества
чешуйницу, сделанную из электричества
шпагу, спрятанную в трости
Южные трущобы великого города Мордью сотрясались под натиском волн и огненных птиц, обрушивающихся на Морскую стену. Дневной свет, тусклый и серый из-за плотных облаков, едва освещал то, что называлось здесь улицами, но трепещущие вспышки птиц раз за разом заливали облачную пелену, словно красные молнии. Возможно, сегодня возведенный Господином барьер падет, и они все утонут. Возможно, сегодня Госпожа наконец победит.
Среди теней, пробираясь сквозь густой туман, двигался чреворожденный мальчик по имени Натан Тривз. Старые отцовские ботинки были ему велики, доходившие до колена толстые шерстяные носки пропитались влагой. Каждый шаг еще больше натирал волдыри, поэтому он скользил ступнями как можно ближе к земле, бороздя ими Живую Грязь, словно парой плугов.
Он шел по улице, которую жители трущоб называли Променадом, – щербатому шраму, змеившемуся от Морской стены до Стрэнда. Улица петляла среди лачуг, сложенных из распухшего от морской воды плавника и украшенных перьями огненных птиц. Родители со всеми их проблемами остались позади. Он шел медленно, хотя его дело было весьма срочным. Умирающий отец с кишащими в легких червями – не то, что можно отложить на потом, да и лекарство было не из дешевых. Но все же Натан был еще мальчиком, а ни один мальчик не бежит навстречу своему страху.
Обеими руками Натан сжимал свою наволочку так, что сквозь грязь белели костяшки пальцев.
Он направлялся к Цирку – большому углублению в земле, где мертвожизнь плодилась крупнее всего. Здесь, если позволит судьба, можно было найти захлебывающихся в Грязи палтусов. Однако путь должен был занять по меньшей мере час, и не было никакой гарантии, что идет он не напрасно.
Мусор и обломки, скопившиеся в щелях между домами с обеих сторон, шевелились и поскрипывали от содроганий Морской стены и движений шныряющих внутри паразитов. Хотя Натан был уже далеко не ребенком, воображение порой брало над ним верх, так что он старался держаться ближе к середине Променада. Здесь до него не могли дотянуться ни чьи-нибудь цепкие клешни, ни наблюдавшие из теней плохо различимые фигуры, хотя именно посередине улицы шевелящаяся Грязь была глубже всего. Блестящим скользким слоем она покрывала носки его ботинок, время от времени оставляя на них бьющихся и извивающихся мертвоживых уклеек. Этих Натан спешил стряхнуть, хотя резкие движения и не шли на пользу его волдырям.
Как бы ни был голоден, он никогда не стал бы есть мертвоживое.
Мертвожизнь – это яд.
Где-то неподалеку слышалось звякание колокольчика. Этот звук, размеренный и звонкий, возвещал прибытие повозки Поставщика. Из хибар и лачуг начали появляться взрослые, исполненные надежды; люди отвязывали и оттаскивали в сторону двери, открывая сгрудившиеся позади семьи. Натан был единственным ребенком у родителей, но в трущобах это было редкостью. У многих мальчиков зачастую оказывалось по десять, а то и пятнадцать братьев и сестер – говорили, что это Живая Грязь повышает плодовитость трущобных жителей. Мало того, помимо чреворожденных детей имелось не меньшее количество других, чье происхождение было более загадочным, – нежданные и нежеланные, они порой обнаруживались на рассвете, хнычущие где-нибудь в углу.
Заслышав колокольчик Поставщика, изнемогающие матери и отцы выбегали навстречу, таща в охапке отбрыкивающихся детей мужского пола, и платили возчику, чтобы он отвез их к Господину, где им могли дать работу. Так их бремя каким-то почти алхимическим образом превращалось в ходячую монету, которую Поставщик также им привозил за определенный процент.
Какое-то время Натан смотрел, как дети и деньги переходили из рук в руки, потом повернулся ко всему этому спиной и продолжил свой путь.
Чем дальше от дома, тем меньше его слух тревожил грохот ударов в Морскую стену. На близком расстоянии в самой громкости этого звука было что-то такое, что притупляло все остальные чувства и заставляло принять согбенную позу. Однако, когда Натан подошел к месту, где Променад пересекался Стрэндом, уводившим дальше по направлению к Цирку, он держался уже несколько прямее, чем прежде, выглядел чуть выше и был гораздо более внимателен. Здесь попадались и другие обитатели трущоб, так что у него было больше причин быть внимательным – как к хорошему, так и к плохому.
Впереди пылал костер в десять футов высотой. Натан остановился погреться. Сгорбленный, покрытый шрамами человек плескал на кучу топленый жир, подпитывая пламя, чтобы нескончаемый дождь не загасил его. Наверху было водружено чучело Госпожи в непристойной раскоряченной позе. Языки пламени лизали ее ноги, руки направляли невидимых огненных птиц; лицо, искаженное уродливой гримасой, было намалевано на старом железном ведре с двумя проеденными ржавчиной дырами вместо глаз. Натан подобрал камень и швырнул. Описав высокую дугу, камень с лязгом врезался в ведро, повернув его в другую сторону.
Люди приходили на Стрэнд, чтобы продать ошметки всякой всячины, которые у них имелись, тем, кому было чем заплатить. Подложив под себя старые коробки, чтобы быть выше Грязи, продавцы сидели, аккуратно разложив перед собой свои товары на квадратных кусках ткани. Если бы у него были деньги, Натан мог бы приобрести моток веревки или сеть, рогатку, разнокалиберные осколки плоского стекла или нарезанное полосками мясо (лучше не спрашивать чье). Сегодня здесь было полно спиртного – его продавали задешево, разливая в деревянные чашки из бочонков с красным купеческим гербом. Не было ни малейшей вероятности, что оно попало сюда легально: купцы пристально следили за своими запасами
