Бросившиеся на эти звуки охотники обнаружили в кустах растрепанного и перемазанного кровью Шматова, рядом с все еще трепыхающимся, но уже поверженным животным. В руках у денщика был устрашающего вида окровавленный кинжал, изрядно погнутый в последней схватке, правая штанина располосована, и на голом теле виднелось несколько царапин.
— Это он тебя так? — ошарашено спросил Будищев.
— Ен, — закивал головой приятель. — Свинья. Я на его с ножом, а ен как развернется, да зубами за енто вот место.
— А револьвер тебе нахрена?
— Забыл, — простодушно развел руками Федя, вызвав тем самым ехидные смешки товарищей.
— Эх ты, — сокрушенно вздохнул Дмитрий, после чего махнул рукой и с выражением проговорил: — Кавалерия!
Как оказалось, этот крик Шматова слышали многие, а кое-кто и был вполне с ним согласен, и теперь все дружно заржали, отгоняя от себя давешний страх.
— Ну, чего вы? — удивленно спросил денщик, вызвав еще большой приступ веселья.
— Кавалерия! — только и смог повторить уже икающий от хохота Будищев, хлопая себя по ляжкам.
— Да ну вас! — обиженно махнул рукой парень, но не выдержал и присоединился к всеобщему смеху.
— Что тут у вас происходит? — поинтересовался подошедший тем временем из зарослей Слуцкий.
— Ваше благородие, — безуспешно попытался успокоиться и доложить по уставу кондуктор. — За время вашего отсутствия происшествий не случилось, за исключением… атаки свинской кавалерии!
Последние слова доклада покрыл новый приступ хохота, к которому с удовольствием присоединились штабс-капитан и его спутники.
На войне часто происходит много разных происшествий, как веселых, так и трагических, причем, последние гораздо чаще. Об одних пишут пышные реляции, про другие складывают легенды, о третьих забывают на другой день. Но как бы то ни было, кличка «Федька-кавалерия» прилепилась к Шматову как репей.
— Привал! — все еще смеясь, скомандовал Слуцкий. — Уж коли у нас есть добыча, то грех будет ее не отведать. Расставьте часовых и отправьте людей собрать хворост.
— Есть! — козырнул в ответ тот и принялся отдавать распоряжения.
— Пойду и я дровец поискать, — заявил Федя, но был остановлен Дмитрием, протянувшим ему небольшую фляжку.
— Погоди, страдалец. Лучше возьми это и где-нибудь в кустах обработай свои царапины. А то мало ли…
— Спирт? — изумился денщинк. — На эдакое дело! Да я лучше землицей пополам с порохом присыплю, и все как рукой снимет.
— Я тебе присыплю! — разозлился Будищев. — Вроде взросленький, а иной раз такую хрень несешь. Ну-ка марш выполнять. Да гляди, проверю!
Делать было нечего и тяжко вздыхающий Шматов отправился выполнять распоряжение «барина». Оставшись один он с сомнением посмотрел на фляжку, припомнив с каким трудом они раздобыли его содержимое. Все-таки чистый спирт это не хлебное вино, им маркитанты не торгуют. Намочив тряпицу водой из ручья он тщательно вытер кровь на ногах, потом воровато оглянулся и вместо того чтобы обработать рану, приложился к горлышку. Кадык на худой шее пару раз дернулся и едва не поперхнувшийся от «огненной воды», после чего парень занюхал выпитое рукавом.
— Шило оно и есть шило! — довольно крякнул Федька и, почувствовав, как запекло в желудке, расплылся в широкой улыбке.
Привал после нелегкого перехода сам по себе приятен, а уж когда есть возможность не просто отдохнуть, но и подкрепить силы куском жареной свинины и глотком кахетинского он и вовсе превращается в праздник. Вино, впрочем, было только у господ офицеров, но вот кабанчика поделили поровну на всех участников экспедиции.
— Зер гут, — одобрительно отозвался все еще хромающий фон Левенштерн, взгрызаясь в сочный кусок мякоти.
Рядом с ним лежали парочка только что открытых банок сардин, испеченные по кавказскому обычаю в углях чуреки соседствовали с английским печеньем, и все это вперемежку с сушеным инжиром и тому подобными восточными сладостями. Иными словами стол был весьма обилен, а ставший по воле судьбы казачьим урядником немец все это активно поглощал. Причем, нельзя сказать, чтобы господин барон был жаден и желал, по образному выражению Будищева, «заточить все в одну харю». Как раз напротив, он сразу же пригласил своих товарищей разделить с ним трапезу, но вот поспеть за курляндским аристократом было совсем не просто.
— К сожалению, подстреленный вами кабанчик не слишком велик, — с усмешкой заметил Слуцкий, обращаясь к сидящему рядом моряку: — Отнести презент вашим знакомым в Бами на сей раз не получится.
— Не-не-не, — помотал головой Дмитрий. — На меня в гарнизоне и без того косо смотрят.
— А что случилось?
— Да ничего особенного. Доктор Студитский накануне всех господ офицеров от госпиталя отвадил, причем так, что даже самые голодные старались его десятой дорогой обходить. И тут прихожу я весь в белом!
— В лазарет?
— На обед. Под навесом. На виду у всего офицерского сообщества!
— Воображаю, — едва не поперхнулся от смеха штабс-капитан, — какими глазами они на вас глядели.
— Да у меня спина дымилась!
— А так ли хороши эти барышни, как они толкуют?
— Для здешних забытых богом краев просто богини! А если учесть, что одна из них дочь бывшего царского банкира, то…
— Так вы остановили свой выбор на юной баронессе?
— Господь с вами, Александр Иванович. Я себе не враг!
— Отчего же вы так категоричны?
— А зачем мне конфликт с моим компаньоном и основным кредитором?
— Что?! Однако я не думал, что вы так близко знакомы с этим семейством.
— Я бы не сказал, что близко. Так, пускали пару раз дальше передней.
— Не прибедняйтесь. Вы же почти граф! Уверен, после нынешней экспедиции вы сможете вернуть титул и положение в обществе.
— Если мои пулеметы хорошо себя покажут, и я получу заказ от военного ведомства, то мне будет плевать и на титул, и на общество.
— Вы есть не правы, — вмешался внимательно слушавший их фон Левенштерн. — Титул есть принадлежность к высшему обществу! Деньги значат многое, но без происхождения, без связей они ничто. Так было, так есть и так будет!
— Может и так, — легко согласился с ним Дмитрий, потом подмигнул командиру и продолжил шутливым тоном. — Барон, а если начистоту, то за каким лешим вы забрались в эти дебри? У вас, если не ошибаюсь, двадцать тысяч годового дохода. Женились бы, да и жили себе спокойно в своем замке.
— О, найн, — немного печально покачал головой курляндец. — Я есть привык к, как это, бродяжнической жизни. К свободе. Найн, успею еще и жениться, и наплодить маленький киндер…
— Боже упаси вас жениться, — неожиданно с жаром возразил ему Слуцкий, — лучше уж камень на шею, да в воду, чем посадить себе бабу на шею, да связать себя на всю жизнь! Заведешь семью, да поневоле трусом станешь, будешь дорожить жизнью ради нее.
Разгорячившись еще более, штабс-капитан привстал и, отбивая такт рукой, продекламировал:
— Нет, братцы, нет: полусолдат — тот, у кого есть печь с лежанкой, Жена, полдюжины ребят, Да щи, да чарка с запеканкой! [4]
Дальше он видимо стихов не помнил, но продолжал с прежним огнем:
— Нет, господа, не женитесь! Ни одна женщина не даст вам столько, сколько сможет дать свободная, привольная жизнь. А если дадите себя окольцевать перед аналоем, то пойдут неприятности, ревность и всякая подобная дрянь!
— Стало быть, вы не верите в любовь? — усмехнувшись, поинтересовался Будищев.
— А вы?
— Хм, — задумался кондуктор. — Верю. Наверное.
— Просто еще не встретили? — ехидным тоном, будто кого-то передразнивая, продолжил нападать Слуцкий.
— Да нет, встретил, просто… сложно все у нас… тьфу! Ну вас к черту, Александр Иванович, я уже почти уговорил барона посвататься к мадемуазель Штиглиц, а вы мне всю малину обо… поломали!
— Я?! — ужаснулся курляндец, едва не подавившись последней сардинкой. — Посвататься к еврейке?!
— Вот видите, — усмехнулся штабс-капитан, — наш барон вовсе не помышляет о женитьбе и правильно делает.
