Судя по тому, что горючее в баках еще оставалось, оружие тоже не разрядили, а значит, у Киры был шанс не только взлететь, но и сбить хоть кого-нибудь из нападавших. Правда, имелась одна, но немаловажная проблема, о которой она впопыхах не подумала. У нее одна рука висела на перевязи, а газ, что характерно, надо давать двумя руками. Но делать нечего! Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Как взлетала, в памяти не осталось, – разве что слалом между воронок и разрывов, – однако же взлетела, хотя шанс на это был минимальный. А наверху вообще все мысли из головы разом вымело – называется «дуновение картечи», – на мысли в такой схватке не остается ни времени, ни сил. Работают одни боевые рефлексы: знай крутись и изворачивайся, да не забывай стрелять!
Как уцелела – отдельный вопрос. Но выжила вопреки всем законам вероятности и даже умудрилась свалить двух неслабых супостатов: «бостон» и «москито». Но приземляться оказалось некуда, и Кира посадила свой изрешеченный пулеметным огнем ПоЛ-3 на пузо километрах в трех от аэродрома. Когда очухалась после жесткой посадки, увидела, что весь китель в крови, брюки тоже, да и по кабине набрызгано. По-видимому, во время боя рана открылась, но Кире было не до того, и она на это, как и на боль, внимания не обратила. Зато теперь от большой потери крови у нее жутко кружилась голова и все плыло перед глазами…
За тот бой Кира была награждена своим вторым орденом, но практически сразу из госпиталя ее перевели инструктором в армейский запасной полк. А на память о том бое ей остался шрам над локтем левой руки…
* * *
По договоренности, достигнутой еще по пути к месту помывки, к столу Кира вышла по-простому: в банном халате и войлочных тапочках на босу ногу. Ну не распаковывать же по такому случаю весь багаж! И мундир с ботинками тоже надевать не хотелось. Но самое любопытное, что идею «быть проще» бросил сам господин аристократ, сказавший засомневавшейся было Кире нечто вроде «правила станем соблюдать с завтрашнего утра, а пока мы, Кира, ни то ни се». То есть уже как бы не офицеры императорского воздушного флота на вакациях, но еще и не аристократы, прибывшие на «бал к королю». Между тем и этим образовался небольшой временной зазор, и в этом люфте между имеющим место быть и воображаемым будущим, они оба – он и она, – оказались временно предоставлены самим себе. Без необходимости соблюдать какие-либо правила и без обязательств перед кем-либо, включая сюда и самих себя.
Самое смешное, что, если Кира и волновалась относительно уместности такого фривольного поведения, то Яков ее сомнения развеял самым простым и эффективным способом: он вышел к позднему ужину в точно таком же халате, как и она. Улыбнулся, подгадав, как обычно, свое появление с точностью до мгновения – Кира вошла в столовую через одну дверь, он – через другую, – оценивающе оглядел ее с головы до ног и удовлетворенно кивнул:
– Без всего ты выглядела бы еще лучше, но для ужина это был бы явный перебор, как думаешь?
– Сначала накорми, – усмехнулась довольная его репликой Кира, – трогать станешь потом.
– Боюсь, одними прикосновениями дело не обойдется…
– Но не на голодный же желудок?! – притворно ужаснулась Кира и, поскольку Яков не торопился занять свое место за столом, села первая, поблагодарив кивком отодвинувшего ей стул слугу. – Бон аппетит, дорогой!
– Хлеб да соль, – добродушно усмехнулся Курбский, усаживаясь на свое место за накрытым к позднему ужину столом.
– Итак?
Ужин подали «по-домашнему», то есть выставив все блюда и напитки разом. И не на длинный стол в обеденном зале, а на небольшой круглый стол, наподобие ресторанных, за которым Кира и Яков оказались в интимной близости лицом к лицу, но зато и ухаживать за собой должны были сами, так как, едва они сели за стол, слуги тут же покинули помещение, оставив их наедине.
– Чем богаты, тем и рады! – обвел князь стол рукой. – Командуй, комэск, но я рекомендовал бы начать с бульона. Время, конечно, позднее, но горячий бульон из телятины со слоеными пирожками с мясом, да под холодную водочку…
Долго Киру убеждать не пришлось. От слов Якова рот ее наполнился слюной, как у той собаки академика Павлова при виде сахарной косточки, и она только молча кивнула, когда, сняв крышку с фарфоровой супницы, он стал разливать по тарелкам невероятно вкусно пахнущий бульон. В результате одним этим и ограничились. Кира съела тарелку супа и три пирожка, выпила пару рюмок водки и, взглянув неожиданно в глаза мужчины, поняла, что откладывать и дальше нельзя. Просто не выдержит.
– Да, – сказала она вслух, ничего не объясняя и не уточняя, но Яков понял ее без слов и встал из-за стола…
* * *
Обычно, женщины – если в охотку – могут куда больше мужиков. Такова их природа. Хотя, опять же, зависит от того, с кем, когда и где. С устатку, да после трудового дня – со стрельбой и фигурами высшего пилотажа – или, скажем, на вакациях. Есть разница, если понимать, о чем идет речь. Иной раз так «настреляешься», что ничего уже не хочешь, кроме как в койку. В прямом смысле этого слова. Но бывает и по-другому. Именно что после такого вот нерядового дня, когда заглянешь – да не раз – в глаза смерти, в черные зрачки чужих пулеметов, трепещущие пламенем сгорающего пороха, так иной раз скрутит от осознания конечности бытия, что только бы мужчина вовремя под рукой оказался!
Но вот что любопытно. Этой ночью… Не после боя. Не от ужаса смерти, да и не спьяну Киру буквальным образом «понесло». Так ее, пожалуй, никогда еще не прикладывало. Охнуть не успела, а уже, как говорится, «ноги врозь». И все мало, что характерно. Недостаточно или едва. И что бы Яков ни делал, как ни изгалялся над ней, все ей не так! В итоге рассвирепела вконец, вспомнила, что командир, и повела, как стерва в танго. Однако и Яков, что характерно, ни словом не возразил. «Пошел» за ней, как правильный ведомый в бою, и был не по-мужски нежен и решительно неутомим, что вроде бы и не сочетается одно с другим, но у него как-то сошлось. И кончилось все это диво дивное лишь тогда, когда Кира заснула сама, а не когда кавалер с устатку отключился…
Утром проснулась – за окном солнце сияет и
