— Я надеялся переубедить Маурицио, мы говорили всю ночь, но он стоял на своем.
— Он был упорен, — прошептал Антонио.
— Упрям, — уточнил Помпилио. — Под утро, когда мы оба поняли, что разговор зашел в тупик, Маурицио сказал, что я не прав и дело идет к дуэли. А я сказал, что раз он чувствует себя оскорбленным, то должен выбрать оружие. — Пауза. — Маурицио выбрал сабли.
Потому что к тому времени младший Кахлес уже несколько лет познавал тайны Хоэкунса.
— Маурицио был хорошим фехтовальщиком, — грустно улыбнулся дар.
— Отличным, — подтвердил Помпилио.
— Гораздо лучше тебя.
— Когда Маурицио выбрал сабли, он не оставил мне выбора, — твердо произнес Помпилио. — Маурицио был готов убивать за свою власть, но не был готов умирать. Он стал бы очень плохим даром.
— Но он был великолепным фехтовальщиком, — повторил Антонио. — Как ты победил?
— Я знал, как Маурицио будет сражаться, — угрюмо ответил Помпилио. — Он ведь любил меня и не хотел затягивать дело.
И перед глазами Антонио встала картина старой дуэли: тронный зал замка Гларден дремлет в предрассветных сумерках, кресла и маленький столик, за которым братья сидели всю ночь, сдвинуты к стене, на них валяются месвары, а Помпилио и Маурицио, одетые лишь в брюки, сапоги и сорочки, стоят друг перед другом с саблями наголо. Похожие так, что щемит сердце. Принявшие решение убивать, и от этого тоже щемит. Братья ждут сигнала, которым стал первый луч солнца.
— Я знал, что сначала будет финт и лишь потом — смертельный выпад, — продолжил Помпилио. — Поэтому не среагировал на первый удар, ушел от второго и уколол Маурицио в сердце. Так было.
Первый луч даже опомниться не успел. Не пробежал по всем окнам, не поиграл с хрусталем тяжелой люстры, не подмигнул позолоченному трону. Первый луч лишь выглянул, а по мраморном полу уже растекалась кровь.
— Десять лет я вспоминал эту историю каждый день. Десять лет я спрашивал себя, правильно ли поступил? Десять лет видел кровь на своих руках, но во время катастрофы я потерял память, а когда она вернулась, выяснилось, что боль ушла, перестала жечь мне душу. Я наконец принял то, что сделал. — Помпилио улыбнулся. — Когда память вернулась, первая моя мысль была о Лилиан.
— А если бы Маурицио выбрал пистолеты? — тихо спросил Антонио.
Если бы показал, что готов умереть за идею? Показал себя настоящим даром?
— Не знаю, — спокойно ответил Помпилио. — Но это не важно, брат, потому что Маурицио выбрал сабли.
— Спасибо за прямоту, брат.
— Налей мне еще вина. — Помпилио криво усмехнулся. — Я рад, что мы наконец разговариваем.
* * *
— Оружие?
— Проверено, — мгновенно ответил Бабарский, преданно глядя на руководство снизу вверх.
— За состояние отвечают стрелки и Бедокур, — холодно напомнил Дорофеев, «забыв» о том, что по боевому расписанию ИХ исполнял обязанности пулеметчика. — Меня интересуют боеприпасы.
— Полный комплект, — заверил начальство суперкарго. И шмыгнул носом, продемонстрировав, что болезни не дремлют.
— Допустим. — Капитан поставил галочку напротив очередной графы. — Продовольствие?
— Длительного хранения завозят. — Бабарский кивнул на стоящий у ворот эллинга паротяг. — А свежие доставим на борт за три часа до отправления.
Опустошение здоровенного кузова шло по-муравьиному сноровисто и деловито: цепочка грузчиков споро перетаскивала ящики, мешки, свертки и бидоны в чрево «Амуша», где их встречал озабоченный кок.
— Допустим.
Несмотря на не самый высокий рост, Базза выглядел на фоне маленького и пухленького ИХ настоящим гигантом: сказывались плотное сложение и широкие плечи. Одевался капитан обыкновенно — в темно-синий повседневный мундир офицера Астрологического флота, а самой примечательной его приметой был жуткого вида шрам, обезобразивший левую сторону лица Баззы и придававший ему весьма устрашающий вид.
Дорофеев нарисовал в ведомости еще одну галочку и продолжил:
— В прошлом походе у команды были жалобы на обмундирование. Не всем хватило комбинезонов.
— Не всем хватило новых комбинезонов, — поправил капитана ИХ. — Теперь все в порядке.
— Ты закупил обмундирование? — удивился Базза.
— Нет, просто счастливчики поистрепали обновки.
Но шутка не удалась: при подготовке к походу у капитана напрочь исчезало чувство юмора.
— ИХ!
— Всем, кому нужно, достались новые комбинезоны, — доложил суперкарго.
— А что с судовой кассой?
— Судовая касса всегда в порядке, капитан, — широко улыбнулся Бабарский. — Можете организовать проверку в любое время дня и ночи. — Взгляд маленьких глаз ИХ был настолько честен, что любой на месте Дорофеева устыдился бы. Но Базза хорошо знал своего суперкарго, чтобы доверять невинному взгляду. — Вам не кажется, что здесь ужасный сквозняк?
— Сквозняк тоже проверим, — рассеянно пообещал капитан, ставя галочку в графе «судовая касса». И пометку: «Ревизия вечером».
— Заявки начальников служб удовлетворены?
— Так точно. — ИХ чихнул. — Полностью.
Каждая служба, ну разве что за исключением ведомства Бедокура, была представлена на «Амуше» в единственном лице: один медикус, один алхимик, один астролог, один радист. Однако Дорофеев по-уставному именовал их «начальниками».
— То есть сейчас я буду выслушивать жалобы?
— Они всегда жалуются, — пожал плечами Бабарский.
— Гм… Пожалуй.
Длина исследовательского рейдера превышала триста метров, высота — сорок, при соответствующей ширине. Добавьте торчащие рули, необходимость технического зазора — цеппель не может войти в эллинг впритык, надеть его на себя, как свитер, — и вы поймете размеры «домика», который выстроил для любимого «Амуша» владетель Даген Тура. Колоссальное строение располагалось в полулиге от вокзала, но все равно затмевало его, превращало в скромное, едва заметное сооружение, что-то вроде собачьей будки, выстроенной у крыльца настоящего дома.
Снаружи эллинг походил на тщательно обтесанную скалу и не вызывал особенного удивления у местных горцев. Другое дело — изнутри. Впервые оказываясь в чреве гигантского строения, все дагентурцы ошарашенно запрокидывали головы, стараясь разглядеть находящуюся на невероятной высоте крышу, чесали затылки и обменивались изумленными замечаниями, смысл которых сводился к тому, что раз люди научились создавать таких исполинов, мир действительно изменился. А уж когда внутри оказывался «Амуш», чувство нереальности происходящего усиливалось многократно. Трехсотметровая сигара, важно дремлющая внутри рукотворной скалы, вызывала в памяти легенды о драконах, и неизбалованные зрелищами дагентурцы толпами валили в эллинг, желая лично поглазеть на чудо современной техники. И отказа не знали: Помпилио разрешал подданным заходить в любое время и даже дозволял осматривать «Амуш» изнутри. Но только не в те дни, когда экипаж проводил плановые работы или готовился к путешествию.
