внизу, похороненные глубже, чем Мурренейр под толщей льда.
– Дворец станет прекрасным домом для тебя. – Руа оглянулась на котлован, вырубленный в мерзлой земле. Хотя она и не могла представить Ренвика в замке, усыпанном розами.
– Когда-нибудь… может быть, – ответил он и посмотрел на горы камня. Руа прокрутила его слова в голове. Может быть, счастье было слишком далеко от Ренвика, чтобы он мог его почувствовать? Может, у них внутри было слишком много осколков, чтобы когда-нибудь их можно было собрать воедино?
Когда солнце скрылось за тяжелыми облаками, она подумала: может ли между ними двумя быть достаточно общего, чтобы однажды из их осколков явилось что-то целое?
* * *
Пронзительные крики эхом отражались от обугленных стен. Ведьма вылетела из темноты и вцепилась в того, кто оказался рядом. Она была дикой, безумной и свободной. Руа переполнял не только ужас – нет, это была еще и зависть. Как приятно, наверное, выцарапывать глаза у своих врагов? Клинок кричал ей: «Используй меня», словно разыгравшийся малыш. Лицо, над которым корчилась ведьма, было расплывчатым, но теперь изменилось. И Руа поняла, на кого смотрит: острые скулы, пепельно-русые волосы и пронзительные зеленые глаза. Клинок закричал громче: «Возьми меня и спаси его». Но она не хотела спасать Ведьмоубийцу. Творцы Судеб хотели вернуть должок – пришло время ему заплатить за свои преступления. Руа не хотела прикасаться к рукояти клинка.
Она подавила вопль, когда ведьма подняла кинжал высоко над Ведьмоубийцей. Его зеленые глаза округлились и уставились на нее, рука потянулась к ней, но ведьма вонзила нож в его грудь. Пронзительный крик умирающего оглушил Руа.
Неожиданно ее глаза распахнулись, сердце ударилось о ребра, и она сделала глоток ледяного воздуха. Крики ветра за стенками палатки были так похожи на крик из сна, что ей пришлось закрыть руками уши. Но это был просто ветер. Рубиновый наконечник Бессмертного клинка, казалось, мерцал в темноте, как будто смотрел ее сны вместе с ней. Он дразнил ее. Она должна была схватить его во сне, но не могла – ее парализовал страх. Руа чувствовала, как душа чернеет с каждым взмахом этим клинком, потому она отказалась прикасаться к нему. А Ренвик умер. Она все еще чувствовала его затравленный взгляд, устремленный на нее, как будто она предала его.
Завывания ветра снаружи играли на ее нервах, заставляли сердце стучать о барабанные перепонки. Воздух в комнате казался густым, как суп. Руа вцепилась ногтями в вырез сорочки, спустив ее до ключиц, и сделала еще один глоток густого воздуха. Ей нужно было выйти на улицу.
Она не взяла ни Бессмертный клинок, ни сапоги, только меховое одеяло, лежавшее на спинке стула. Его Руа накинула на плечи и распахнула створки палатки.
Ледяной ветер впился в лицо, и сердцебиение начало замедляться. Руа уставилась на створки палатки, стоявшей перед ней. Луна была высоко в небе. Интересно, не проснулась ли Бри?
Подойдя на цыпочках к ее палатке, она услышала голос. Руа подобралась поближе и прижала уже порядком замерзшее ухо к ткани. В холодном ночном воздухе послышался женский стон. Это была не Бри – стражница была не одна.
Руа отступила от палатки и пошла по узкой дорожке прочь от горящих костров и постов охраны. Гравий похрустывал под ее босыми ногами. Кругом слышался шепот чужих голосов. Руа услышала хихиканье женщины и мужчины. Казалось, что весь лагерь лежал в постели другу друга. Ее щеки горели. Неужели она была единственной, кто не уединялся на ночь с любовником?
Палатки располагались все ближе друг к другу – она подошла ко внешней границе лагеря. Пришлось протискиваться боком между палатками, чтобы не задеть их. Наконец она вышла за его пределы. Гравий, на котором стояли палатки, уступил место толстому льду. Руа огляделась по сторонам. Она думала, что шла к берегу, но оказалось, что она стояла почти в середине озера. У нее уйдет целая вечность, чтобы найти дорогу к палатке.
Она ступила одной босой ногой на скользкий лед, затем другой. Под ступнями образовался слой воды. Ноги затряслись, она сделала еще один осторожный шаг – пришлось напрячься, чтобы удержаться в вертикальном положении. Руа скользила к берегу, а не шла, следуя за очертаниями внешнего края лагеря.
Вокруг сгустилась тьма. Только луна освещала путь, пока она скользила к заснеженным берегам. Вода подо льдом была абсолютно черной. Ей казалось, что что-то смотрит на нее из глубин. Мысль об этом заставила сердце вновь забиться быстрее. В вое ветра Руа все еще слышались крики ведьмы. Мощные северные ветры дули над Лирейской котловиной – они не опускались к лагерю, но потоки ледяного воздуха с ревом проносились высоко над головой. Это были те же крики, что эхом отражались от стен храма Хунашта. Они были буквально выжжены в камне. Сколько таких отголосков боли породил нож Ренвика? Руа сжала кулаки так, что ногти впились в ладони – и эта боль была единственным, что заставляло ее двигаться. Она думала о том, как нож вошел в его грудь. Ее мышцы так напряглись, что Руа подумала – они могут лопнуть.
Возможно, он заслужил такой конец. Возможно, она тоже его заслуживала.
Когда Руа дошла до берега, ее кулаки наконец разжались. Она нашла валун, возвышающийся над сугробом, и уселась на него. Холод пронзил насквозь, и она плотнее закуталась в мех. Затем подогнула под себя замерзшие, покрасневшие ноги, согревая их. Сидя на гладком озерном камне, Руа оглянулась на лагерь – она не помнила, какой именно проход вывел ее на середину озера.
Отлично. Теперь ей придется пробираться через посты охраны и встретить фейри, возвращающихся в постели. Руа зарычала в ночи. Она была такой жалкой. У нее никогда не было отношений. Кто бы принял ее предложение встречаться в селении красных ведьм? Ей было шестнадцать, и была одна девушка, в которую она была влюблена. Но она уехала в Южное королевство прежде, чем Руа успела признаться в своих чувствах. Через год в селение пришло известие о ее смерти: погибла от клинка охотника на ведьм.
А теперь к ней никто не смел прикоснуться, даже если бы она сама этого захотела – она стала принцессой Высокой Горы. Сама Руа могла думать только об одном человеке, у которого была власть и который мог бы пожелать ее прикосновений. Она прогнала этот образ – широко раскрытые зеленые глаза, когда нож вонзился в его сердце. Это была опасная игра, в такую она еще не играла – заманить змею в свою постель.
