Гумилев сидел за столом в гостиной и обедал в компании Арсения Ковалева. В первые дни после возвращения из «Алых зорь» он потерял аппетит и съедал за сутки лишь несколько ломтиков своего любимого овечьего сыра или чашку овощного супа. Потом все понемногу наладилось – вернее сказать, Гумилев заставил себя. Впрочем, внешне он никак не изменился, и журналисты, дежурившие возле входа в его корпорацию, делали снимки цветущего миллиардера. Сопровождались они однотипными подписями: «Андрей Гумилев продолжает заниматься бизнесом и не выглядит убитым горем из-за пропажи его жены».
На журналистов Андрей тоже плюнул и даже велел службе безопасности не гонять их, особенно после того, как одному наглому папарацци разбили камеру, отчего тот поднял крик и дошел с жалобами едва ли не до Страсбурга. Но назойливых журналистов становилось все меньше – никаких новостей о пропавшей жене Гумилева не поступало, а кормиться бесконечно одним и тем же они не умели. Так что скоро уже некого стало и прогонять.
Поэтому обед проходил спокойно, словно ничего особенного и не случилось. Новая кухарка, Зинаида Васильевна, была коренной москвичкой и раньше работала на кремлевской кухне – ее трудовой стаж там начался еще при молодом Леониде Ильиче Брежневе. Потому она, помимо кулинарных талантов, обладала важнейшим умением не слышать и не видеть ничего лишнего. Вот и сейчас Зинаида Васильевна с улыбкой бесшумно внесла второе, бесшумно поставила его на стол и так же бесшумно исчезла. Иногда у Андрея появлялось ощущение, что его обслуживает некий домашний робот, заговаривающий лишь затем, чтобы уточнить меню. Но, памятуя о подлом поступке Ларисы, Гумилев старался не обращать на это внимания.
Накануне обеда они с Ковалевым просматривали документы об испытании искусственного интеллекта в полевых условиях, и Андрей психовал из-за проволочек, возникших по вине бюрократов из Air France.
– Для человека, у которого пропала без вести любимая женщина, ты слишком много думаешь о контрактах, – заметил Арсений, разрезая исходящий ароматным паром мясной рулет с перигорскими трюфелями. – Я бы на твоем месте и думать не смог о работе! Какой, к черту, искусственный интеллект, какие самолеты? Неизвестно даже, жива она или нет. Может быть, Ева в плену у этих волосатых дикарей. Ты же их сам видел – да я бы с ума сошел от беспокойства!
– Вот потому, Арсений, это все принадлежит мне, – Гумилев как-то неопределенно махнул рукой. Его жест мог относиться как к пространству гостиной, так и к городу за большим окном. – Потому моя корпорация переживет любой кризис. И потому ты никогда не потянул бы все это. Ты хороший человек, Арсений, ты мой друг, но без меня ты сидел бы в каком-нибудь занюханном НИИ или, не знаю, в супермаркете охранником бы работал, там платят больше.
– Андрей… – Ковалев был не готов к такой жесткой отповеди.
– Обидел тебя, понимаю, – продолжал Гумилев. – Но не нужно учить меня, как переживать потерю Евы. Для того, чтобы испытывать горе – настоящее горе – не нужно заламывать руки, сходить с ума, бухать и забивать на работу. Это уже не горе – это самолюбование. Мол, посмотрите, как я страдаю! Я – настоящий человек, я способен глубоко чувствовать! Пожалейте меня!.. Не дождетесь! Это я не тебе говорю, это я им, – Гумилев снова ткнул пальцем куда-то в сторону окна, – им говорю!
Арсений испуганно смотрел на него, бросив еду.
– Помнишь фильм «Москва слезам не верит»? Гоша там в запой ушел с горя, Баталов его еще играл. Вот мужик – погоревал, выпил и снова пошел вперед. И женщину свою вернул. Помнишь, нет?
– «А что вообще в мире делается? – Стабильности нет. Террористы снова захватили самолет», – неожиданно ответил цитатой из фильма Ковалев. Гумилев оторопел, а потом рассмеялся. Перегнувшись через стол, хлопнул Сеню по плечу и сказал:
– Ты ешь, а то остынет. Васильевна отлично готовит.
Гумилев не стал говорить другу, что он намеренно отказался от любых лекарств, которые могли бы притупить все чувства. Что-то страшное пыталось пробиться в его сердце, душу, рвало его, царапало, истязало, но так и оставалось где-то на входе, не проникая внутрь.
Семейный врач привез ему целую аптечку снотворных, транквилизаторов и антидепрессантов. Андрей не открыл ни одной из упаковок. Точно так же он не притрагивался к спиртному – открытая однажды бутылка солодового шотландского «Дан Эйдан Дангласс» так и стояла едва початой.
– И давай договоримся, Арсений: если тебе надо читать мораль и впадать в душевные терзания, делай это в мое отсутствие и, соответственно, с кем-нибудь другим. Может, тебе к психоаналитику сходить? Полежишь на тахте, послушаешь тихую музыку.
Арсений обиженно жевал. Потом вздохнул, глотнул сельдерейного сока и сказал:
– Андрей, ты меня прости. Я часто говорю и не думаю. То есть думаю, но… В общем, ты понял.
– Помнишь, реклама какой-то жвачки была: «Иногда лучше жевать, чем говорить», – улыбнулся Гумилев, показывая, что извинения приняты.
– Не обижайся, – не унимался Арсений. – Я хотел, как лучше, а своими словами сделал тебе только хуже…
– Нет, Арсений, – мягко произнес Андрей, – ты так и не понял. Ты не можешь сделать мне хуже или лучше. Ни ты, никто другой вообще не может повлиять на то, что со мной сейчас происходит. Ладно, давай-ка закроем эту тему. Так что у нас насчет Air France? Там террористы, надеюсь, не захватили самолет? Кстати, вот тебе мысль, подкинь Перельману – предусмотреть для искусственного интеллекта программы для возможного захвата самолета террористами.
– Да тут пока не до новых разработок… – проворчал Ковалев, вытирая бороду салфеткой. – Французам попал в руки отчет комиссии об испытаниях искусственного интеллекта на летных тренажерах. Авиакомпанию напугал вывод ученых – о возможных аварийных ситуациях, связанных с нашим модулем.
– Перестраховщики! – Андрей встал, отодвинув тарелку, сходил в другую комнату и принес пачку бумаг, шлепнув ее рядом с едой. Быстро прошелся пальцами по стопке бумаг на столе, выдернул скрепленный степлером документ, прочел:
– «При моделировании ситуаций, связанных с повышенным риском пилотирования, искусственный интеллект модуля, как правило, не справлялся с ситуацией».
– Именно, – подтвердил Ковалев.
– Мы только потому не оспорили этот документ, что не собирались всерьез выходить на российский авиарынок. У Air France ведь есть свое независимое заключение?
– Да, и весьма благоприятное для нас.
– Так в чем же дело? С начала 2009 года искусственный интеллект будет установлен на иранских, йеменских и финских авиалиниях. Это ли не аргумент?
– Но лучшие российские ученые против, – развел руками Арсений.
