Охотник нырнул в привычный чешуйчатый доспех и продолжил шарить руками в кладовке. Короткий меч в кожаных ножнах весело клацнул застежкой на уже родном солдатском ремне. Походная сумка, колчан стрел и лук – все, больше нельзя задерживаться – Грэм накинул капюшон, превращаясь в бродягу-лучника. Окинул взглядом свою комнату. Теперь дом отдадут какому-нибудь монаху или продадут. Да какая разница?
Панголин открыл дверь – поздно! Два огорошенных чистильщика уже мчались назад к беспечно оставленной ловушке. Они как раз вывернули из-за угла.
Петли протяжно скрипнули, озвучив немую досаду разоблаченного беглеца. Доля секунды и он нырнул в подворотню. Огибая людей и животных, повозки и телеги, мелкие лотки уличных торговцев, прыгая и изворачиваясь, словно летучая мышь, Грэм летел по широкой, быстро пустеющей улице: население Подгора готовилось к дневной молитве. Продавцы спешили прикрыть товары накидками, прохожие искали уголок поудобнее. Кто-то расстилал коврик, кто-то просто расчищал землю под ногами от мелкого мусора. Лишь три темные фигуры молча бежали по улице в направлении храма Мироноса, сея хаос и суматоху на торговой улице. Прохожие шарахались в стороны, крестились и вспоминали черта. Глядя со стороны можно было подумать, что трое монахов, во что бы то ни стало, хотят успеть на молитву в храм.
Молчаливая погоня оборвалась звуком колокола, призывающего к молитве. Его подхватили десятки других колоколен, и звон разлился по всему городу. Люди, включая возмутителей порядка, упали на колени. Подняв, сложенные ладони, они запели хвалебные слова, повторяя за священником и, пропев мелодичный стих, опускали головы в поклоне. Затем все продолжалось заново.
Грэм зарылся коленями в грязь. Поморщился: холодная жижа просочилась сквозь чешуйки и растеклась по ногам, запахло конской мочой. Колокольня стояла по левую сторону улицы. Он расположился боком к преследователям и спокойно наблюдал, готовый в любую секунду сорваться с места. Чистильщики тоже не сводили с него глаз.
Рядом на тележке торговца зашевелилось покрывало, вздулось и недовольно пискнуло. Пробежала крутая волна и сдобный каравай шмякнулся на пол, следом спрыгнула мохнатая крыса. Ощетинившись, фыркнула, пошевелила длинными усами, принюхиваясь. Схватила зубами трофей и потащила в дыру канализационного стока, прямо между молящимися людьми. Взвизгнула женщина от прикосновения к босой пятке шершавого хвоста. На нее тотчас многоголосо шикнули со всех сторон.
Повсюду раздавались топот маленьких лап и суетливая возня. Крысы и другие мелкие твари начали свой ежедневный грабеж. Большого вреда эти вылазки не причиняли и жалобы, постоянно попадающие на стол городской охраны, оставались без решительных действий.
Пропели последний стих. Не сводя глаз, друг с друга, Грэм и его преследователи перекрестились так быстро, как это возможно и одновременно вскочили.
Лавки, двери домов и магазинов, узкие проходы и улочки мелькали, растворяясь в бранной ругани позади. Грэм юркнул в очередной проход. Преследователи отставали, и на следующем перекрестке уже потеряли след. Развилка – налево. Впереди – патруль. Перешел на шаг, оглянулся – чистильщиков позади не было. Где-то на соседней улице кричали, и солдаты пробежали мимо, спеша на зов. Панголин завернул в узенький проход между домами, полностью заваленный всяким барахлом, и остановился. Оперся о стену – горячий воздух царапал высохшее горло, мозг кипел и пульсировал от частых ударов сердца. Чуть поодаль две женщины, в бесформенных черных накидках с тоненькой прорезью для глаз схватили друг друга за руки, в попытке удержаться от крика.
Грэм поднял руку с открытой ладонью:
- Не бойтесь… Я уже ухожу… Слава великому и милосердному Мироносу, - он выпрямился, чуть поклонился и вышел на малолюдную улицу.
- Слава Мироносу. Иди с богом, - пролепетали женщины в след.
Панголин вытер рукавом мокрый лоб: «Сейчас они поднимут весь город. Медлить нельзя: патрули выйдут из казарм у церкви через несколько минут. Надо успеть подойти ближе и переждать первую волну».
Не доходя до белых широких ворот храма, он свернул в подворотню и выглянул из-за угла.
Площадь возле колокольни быстро заполнялась солдатами. В центре недавние компаньоны по уличному забегу что-то оживленно рассказывали сержанту, показывая друг на друга. Кроткими черными воронами стояли в стороне монахи. Некоторых Грэм узнал только по манере двигаться. Это была его семья, от которой он теперь оторван навсегда. Отца Иакова среди них не было. О том, чтобы попасть сейчас внутрь, можно и не думать. Оставалось ждать.
Он прошел по узкой улочке на задний двор. Тут стоял каменный колодец с деревянной крышей и несколько сараев. Из них доносилось хрюканье и куриное кудахтанье.
- Грэм? О боже, ты? – раздался тихий голос за спиной, но панголин не узнал его.
Кровь прилила к вискам.
- Не бойся, – переходя на шепот, проговорил все тот же голос.
Охотник медленно повернул голову, ощутив под пальцами гладкую рукоять кинжала.
Коротко стриженная круглая голова, острый нос, полуоткрытый детский треугольный рот с искусанными губами.
- Брат Морр!.. - панголин узнал его и убрал руку с пояса.
Морр был обычным монахом. Он выполнял работу по хозяйству и ничем особо не выделялся: маленький, худой, с рассадой прыщей и божественным благословением на лице. Грэм никогда не общался с ним, за исключением взаимных приветствий и, может быть, случайных фраз.
- Идем, идем, - монах потащил онемевшего панголина по узкому проходу вдоль сараев.
Укрывшись от посторонних глаз Морр остановился:
- Уходи из города. Тебя ищут солдаты и чистильщики, – прошептал монах.
- Я знаю. Мне нужно увидеться с отцом Иаковом.
Морр отпрянул и быстро перекрестился:
- Его арестовали за богохульство неделю назад. И… ну, в общем… - он затих. Тут же подпрыгнул на месте, посмотрел по сторонам и принялся оживленно креститься, будто перед ним возник покойник.
Грэм отпрянул и уперся спиной в гнилые доски. На секунду мир остановился – пустота. Из головы словно вырвали что-то. Нет! Не может быть!.. Разом навалилось осознание происшедшего. Этого не может быть! Когда?.. Звон в ушах заглушал шепот монаха:
- Три дня назад ворвались чистильщики, обыскали всю церковь и схватили настоятеля. Про тебя все выспрашивал, ну, такой, монах там был, Филипп вроде.
Панголин вздрогнул и опустил голову:
- Его больше нет, - тихо сказал он и спрятал лицо в ладонях.
Морр открыл рот, а рука вновь принялась выписывать кресты на теле:
