– В твоих словах, дорогой гость, столько силы, что я страшусь за эти стены!.. Может быть, лучше говорить о том, о чем положено на таких советах?
– О чем? – вскрикнул Придон. Она пожала узкими плечиками.
– О политике, безопасности границ, торговле…
– Итания, – воскликнул он, – да что про государственные интерес, безопасность, торговлю?.. Я просто люблю тебя! Я не могу жить без тебя. Как только я увидел, я обезумел… Но даже безумный, клянусь, что никто не сумеет тебя так беречь и любить, как я – Придон, сын Осеннего Ветра и внук Громоверта! Я… просто не знаю даже, что готов для тебя сделать, чтобы ты… чтобы ты…
Он запнулся, ибо смутно и далеко зазвучал голос бога, но смысл был непонятен, а только ныло сердце, а его бросало то в жар, то в холод. Итания смотрела на него неотрывно, но он не мог понять, что в ее взгляде.
– Хорошо, – прозвучал в его ушах ее сладкий музыкальный голос, – но тебя не знаю я… не знает народ Куявии. Дочь тцара не может выйти за простолюдина, который ей понравится…
Скилл вскипел, встал так резко, что Аснерд и Вяземайт едва удержали стол.
– Мой брат – не простолюдин!
– Докажите, – отпарировала она. – Куявы должны видеть, что я выхожу замуж за героя. Придон вскрикнул воспламененно:
– Только скажи, что сделать! Я все эти горы сверну…
– Сворачивать не надо, – ответила она быстро, – наоборот, надо поставить на место. Даже не горы, а… просто меч. В храме бога Урдула есть алтарь, где лежал тот меч. Сейчас он сломан… даже разломан на три части! Рукоять в одном месте, лезвие в другом, ножны заброшены в третье… Собери эти обломки и принеси их на алтарь. Там – они воссоединятся снова.
Придон воскликнул, дрожа от счастья:
– Я соберу!.. Я принесу!.. Я положу все на алтарь!.. Она ответила просто:
– Тогда возьмешь и меня.
Встречный ветер трепал волосы. Отдохнувшие кони несли резво, сами счастливо отдавались бешеной скачке, старались обогнать друг друга. Придон то и дело вырывался вперед, не терпелось поскорее получить от дяди «добро» на поиски меча, а от верховного волхва узнать, что его ждет.
Черево велел проводить их до самой пограничной речки. Провожатые загоняли коней, меняли в каждом встречном селе, а артане неслись, как не знающие усталости степные волки. Их кони лишь разогрелись, изредка начинали ронять пену, но, стоило степнякам чуть умерить бег, кони отдыхали так, будто сутки нежились на лугу.
Скилл посмеивался, взгляд его карих глаз то и дело упирался в спину младшего брата. Аснерд посматривал искоса. Старому воеводе чудилась во взгляде Скилла, кроме любви к младшему брату, еще и странная жалость.
– Жалеешь? – спросил он на скаку. Скилл нахмурился навстречу ветру. Голос прозвучал натянуто:
– Когда я отбирал, с кем ехать, я отбирал по одному из тысячи достойнейших. Но – отобрал! А вот женщины… нет, не для поездки, а чтобы отдать ей, вот как этот дурак, свое сердце, не смог отыскать вообще… Ни в Артании, ни где еще, а скитался я немало.
Голос старшего сына тцара, как показалось воеводе, на миг дрогнул и даже прервался, но сам Скилл все так же сурово и прямо смотрел вперед, даже не морщился от сильного встречного ветра.
– Как думаешь, – спросил Аснерд, – она его заметила?
– Трудно сказать, – ответил Скилл. – Ты же знаешь, если судить о любви по обычным ее проявлениям, то она больше похожа на вражду, чем на дружбу.
Аснерд расхохотался, поперхнулся от залетевшего в пасть ветра. Рассмеялся и Скилл.
– Это тебе везет с женщинами, – сказал он почти с завистью. – Тебя любят везде!
– Везде, – согласился Аснерд гордо. – Но то все так, пустяки… Мне вообще-то сказочно повезло. Когда я возвращаюсь из похода, она выбегает мне навстречу… нет, не к порогу, как у других, а за городские врата! Вот увидишь. Как чует, не знаю. Внутри женщин есть что-то волшебное. И всякий раз как впервые вижу ее сияющие глаза, слышу ее счастливый смех!.. Мне повезло. Мне повезло неслыханно. Я бы мог родиться раньше или позже, тогда бы мы не… Черт, не хочу даже думать о таком страшном! Мне то ли за заслуги в прежней жизни или же за подвиги моих родителей, но мне позволили родиться…. в самое лучшее время. И когда мне было двадцать лет, я однажды встретил ее, юную и трепещущую, у колодца.
Скилл покосился на воеводу, грузного, тяжелого, с развевающимися по ветру седыми волосами.
– То было давно!
– Да, – ответил Аснерд счастливо. – Это было давно и… недавно. Когда я возвращаюсь, она выбегает за городские врата, все такая же молодая и красивая. Другие уже давно бабы, старые и безобразные, злобные старухи… но моя все такая же юная, как в тот первый день! Конечно, каким-то уродам она может почудиться тоже старой… но у них неправильные глаза. А правильные – у меня.
Он ехал гордый и сам внезапно помолодевший. Выпрямился, грудь подал вперед, словно молодой воин, внезапно увидевший перед собой толпу восторженных девушек. Глаза задорно заблестели.
Придон на скаку все больше зарывался лицом в конскую гриву, глаза становились все несчастнее. Вяземайт мчался рядом, спросил озабоченно:
– Что-то случилось?
– Да! – вскрикнул Придон. – Да! Вяземайт встревожился:
– Что?
– Разве не видишь? – вскричал Придон. – Туча идет с востока!
Вяземайт повернулся. Далеко у горизонта росло облачко. Если ветром не развеет, то к вечеру может вырасти в тучу. Даже в грозовую тучу.
– Ну и что? – спросил он. – Дождь пройдет стороной. А если бы даже ветер переменился, то наши кони мчатся быстрее птиц. Мы можем уйти от любой грозы, если захотим.
Придон воскликнул с такой мукой, словно рвалось сердце:
– Да при чем здесь мы? Мы разве для себя живем? Для других ведь… Она ведь не любит дождь! Такая светлая и нежная не может любить дождь… Она такая ясная, чистая, она обожает чистое небо… Я бы полжизни отдал, только бы ползать по небосводу и сдирать все эти лохмотья еще на горизонте! А ночью я не могу спать, потому что звезды сияют недостаточно ярко, чтобы ей понравиться!.. И рассвет здесь не такой чистый и красочный, как у нас в Степи… Я хотел бы…
Дальше Вяземайт не слушал, приотстал к Аснерду и Скиллу. Олекса и Тур мчатся ноздря в ноздрю далеко впереди, эти ни над чем головы не сушат, для них в мире все просто и понятно.
Впереди выросли, быстро приблизились и под грохот копыт разбежались по сторонам могучие яворы. Воздух стал влажным, а когда кони взбежали на берег, Скилл предостерегающе засвистел.
Придон натянул повод, конь готов был ринуться в бурную воду: на том берегу уже родная Артания!
Пока гостили в Куявии, в верховьях куявских гор прошли затяжные ливни. Ручьи стали шире втрое, переполнили водами и эту реку, бурлит, вот-вот выйдет из берегов. Лучше бы, конечно, отыскать брод, но, как назло, на этом берегу толпятся эти жалкие куявы, голосят по-бабьи, им-де на время наводнения срываться с насиженных мест, погибнет зерно на полях, а родные огороды не увезешь на телегах…
