– Как шоколад?
– Угу. Шоколад, леденцы. То, чего сами не производим, но детям очень хочется.
Я кивнула в знак того, что понимаю их положение.
– Ходил на точку? Это в город? А далеко здесь до города?
Лекс рассмеялся.
– Может, тебе еще показать, в какую сторону идти? Нет, охотница. Даже не думай, что сможешь убежать.
Я насупилась и огляделась. При свете дня поселение выглядело немного иначе. За домами, как и говорил Лекс, виднелась черная земля возделанных огородов. У кое-кого под окнами был разбит цветник. Перед нами с веселым визгом пробежала стайка детишек и помчалась дальше. Поселенцы, увидев меня, останавливались и провожали недобрыми взглядами. Но хотя бы не кричали гадостей и больше не кидались грязью.
Мы подошли к одноэтажному дому, обнесенному по периметру невысоким, примерно по колено, заборчиком. Все его доски были выкрашены в разный цвет, что придавало жилищу забавный и несерьезный вид. На веранде я заметила пожилую женщину, которая сидела в кресле-качалке и почесывала шею вороны, примостившейся на сгибе локтя. Склонив седую голову с уложенными в высокую прическу волосами, женщина что-то нашептывала птице.
– Вот мы и пришли, – сообщил Лекс.
– Это Нина?! – удивилась я. – А как ее отчество?
– Просто Нина. Не вздумай выспрашивать про отчество или называть «тетя Нина» и «бабушка Нина», – склонился к моему уху и предупредил Лекс. – Она этого очень не любит. Тогда ее ворона выклюет тебе глаза.
Я охнула, а он рассмеялся.
– Охотница, ты такая доверчивая! Ворона тебя, может, и не тронет. Но насчет обращения я не пошутил.
Лекс подтолкнул меня вперед. Стараясь идти уверенным шагом, но уже не чувствуя прежней уверенности внутри, я поднялась на веранду. Женщина поправила на плечах серую пуховую шаль, чуть шевельнула локтем – и птица, захлопав крыльями, переместилась на перила веранды. Возле кресла хозяйки стоял низкий столик, на котором я заметила чашку с остатками кофе и пачку сигарет с зажигалкой. Тут же стоял стул с высокой спинкой, словно приготовленный для меня.
– Это она? Девочка из клана Хромого? – голос у Нины оказался прокуренным, хрипловатым.
– Да, – с каким-то благоговейным почтением ответил Лекс.
– Хорошо. Иди, сынок. Я за ней пригляжу.
Лекс бодренько покинул веранду и поспешил прочь, а мне снова пришла пора удивляться.
– Он ваш…
– Да не сын он мне, конечно! – Женщина усмехнулась. – Но я люблю этого засранца как родного. Да не стой, девочка, садись. В ногах правды нет.
Я опустилась на край стула, придерживая на плечах куртку Лекса. А старушка-то оказалась не промах! На моей памяти так любил выражаться кто-нибудь из наемников, да и у братьев нет-нет проскальзывало словцо, но мне отец категорически запрещал повторять за ними и вести себя развязно.
Нина взяла пачку, вынула сигарету и закурила.
– Кто твой отец? – спросила она, поглядывая на меня сквозь облачка дыма, которые срывались с ее сморщенных губ, подкрашенных помадой.
– Меня зовут Кира…
– Я знаю, как тебя зовут, – перебила она. – Ты что, не слышишь? Я спрашиваю, кто твой отец?
– Григорий. Может, вы знаете и его? – Я не удержалась и добавила в голос язвительные нотки.
Ворона хлопнула крыльями и каркнула на меня.
– Может, и знаю… – протянула старуха, прикрыв глаза. – Но не помню. Не могу вспомнить, как он выглядел. Их было два брата, кажется.
– Да, второй – мой дядя. Дмитрий.
– А кто твоя мать?
– Ее звали Майя, – я вздохнула, как выходило всегда, стоило завести разговор о маме. – Но она давно уже умерла. Ее убили…
– Я помню Майю, – снова перебила меня Нина. – Ты похожа на нее. Но не совсем. Она была просто картинка. Петер влюбился в нее с первого взгляда. И, мне кажется, так и не смог разлюбить.
Я впервые слышала о чем-то подобном. Отец мало рассказывал о прошлом, и любопытство загорелось во мне с новой силой.
– Вы знали мою маму?
– Я видела ее один раз. Тогда Петер привел ее к нам в общину, чтобы познакомить со своими родителями. Он был сыном нашего главы, а она – дочерью главного охотника из соседней деревни, – Нина покачала головой. – Мы все понимали, что такой союз обречен, но молчали. У Петера было право выбора.
– Мама? Встречалась с лекхе?! – круглыми глазами я посмотрела на собеседницу.
Всю жизнь считала, что мама встретила папу, влюбилась в него и вышла замуж. Теперь же словно слушала историю о какой-то другой, незнакомой мне женщине.
– Она не просто встречалась, – заметила Нина, стряхивая пепел, – они любили друг друга так сильно, что моя Инга рыдала ночами в подушку. Петер сильно нравился ей, но был увлечен другой. Мы все удивились, когда Майя вдруг отказала ему и запретила к себе приближаться. Видимо, что-то случилось у них там, в деревне. Может, ее отец узнал? Охотники нас недолюбливали, и это еще мягко сказано. Петер был сам не свой. Бродил по округе как привидение. Взгляд стал пустым и мертвым. Инга поддерживала его как могла, и постепенно у них все сложилось.
Я покачала головой. Сложно поверить, что у мамы мог быть в сердце кто-то еще. Скорее всего, она вовремя опомнилась.
– Наверно, мама просто решила выйти замуж за моего отца? Поэтому отказала Петеру?
Нина рассмеялась, а ворона снова каркнула.
– Поверь мне, девочка, от такой любви просто так не отказываются. Инга не сразу уговорила Петера уехать из общины, построить дом. Сначала он отказывался, его тянуло к охотничьей деревне как магнитом. Мы боялись, что рано или поздно его подстрелят. Инга убедила его, что жилу нужно охранять, а для этого стоит обосноваться где-то рядом. Мы все время ждали, что кто-нибудь еще случайно натолкнется на нее. Но настоящей причиной все-таки стало ее желание увезти мужа подальше от прошлой любви. И я ее в этом поддерживала.
– Значит, Инга…
– Была моей дочерью.
– А почему была?
Лицо моей собеседницы стало суровым.
– Потому что твой отец и его брат убили ее, Петера и троих детей в их же собственном доме.
– О боже… – я постепенно начинала понимать, – … то, что рассказывал Ивар… это был его отец… и мать… и это был он сам.
Нина кивнула и потушила окурок в пепельнице. Ворона прошлась по перилам туда и обратно, не сводя с меня черных блестящих бусин-глаз.
– Но вы говорите, что его убили, – продолжила я, – но его не убили. Он жив, он…
Я осеклась на полуслове.
– Да, ему повезло, – согласилась Нина, – даже два раза. Первый раз – когда выстрел пришелся в сердце, а не в голову. Уж не знаю, почему у убийцы дрогнула рука. А второй раз – когда этот убийца раскаялся и принес мне его.
