– Тот, что достал книги? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Бен.
– Тот самый, – подтвердила Марси. – Иногда он говорит удивительные вещи. Даже странно, как до такого можно додуматься.
– И какой он, этот твой друг? – спросил Бен, теребя край шторы.
Он постарался сказать это совершенно равнодушно, как будто ему и дела не было до загадочных друзей Марси, но девушка опять, казалось, угадала его мысли.
– Да почти такой же, как ты, только старше! – заявила она, окатив Бенджамиля с ног до головы обезоруживающей улыбкой. – А ребята привязались к тебе только потому, что ты не местный. Вообще-то они днем даже чужих обычно не трогают, не то что местных. Здесь половина сектора принадлежит Халиду. Потому и район у нас относительно спокойный. Но чужие вроде как вне закона. – Марси виновато развела руками.
«Еще бы, – подумал Бенджамиль, – за своих Халид яйца отрежет… У меня что, на лбу написано, что я не местный?»
– Слушай, Марси, – сказал Бен обиженно. – У меня что, на лбу надпись: «Парень из аутсайда – можно грабить»?
Марьям пожала плечами:
– Можно и так сказать. Я, честно говоря, решила, что ты из белого буфа, что по делам приехал! В выходные сюда много корпи приезжает, но они обычно развлекаются в заведениях на самой окраине, а тебя к нам занесло, в серо-зеленый.
Бенджамиль искоса взглянул на ангела по имени Марси, и события минувшего дня и двух ночей вдруг представились ему чем-то неаппетитно-гнусным, вроде раздавленной улитки, чем-то таким, о чем совершенно не хочется рассказывать такой чудесной девушке с солнечной улыбкой.
– Я не развлекался, – вздохнув, сказал Бен. – Я был здесь по делам, заблудился и отстал от прыгуна. Теперь вот пытаюсь добраться до тубвея. Пока неудачно.
Марси грустно улыбнулась:
– Это заметно. А насчет надписи на лбу ты не обижайся. Мы переехали в черный буфер из белого, когда мне было двенадцать, и в течение следующих десяти лет мне то и дело напоминали про мой лоб. Честное слово.
Девушка вдруг как-то сникла, и Бенджамиль спросил первое, что пришло на ум:
– Марси, а ты всегда по воскресеньям спишь до полудня?
Марьям недоуменно уставилась на своего гостя.
– Ну, ты сама сказала, что спала, когда в подъезде начался тарарам.
– А! Это! – Девушка оживилась. – Я просто отсыпалась после спектакля.
– Спектакля?
– Ну постановки!
– Постановки?
– Бенни, ты хотя бы представляешь себе, что такое театр?! – воскликнула Марси.
Брови девушки-ангела приподнялись, глаза заблестели, по всему было видно, что разговор повернул в нужное русло.
– Не совсем, – сказал Бенджамиль, заражаясь флюидами веселости. – В смысле, помню что-то такое из школьной программы. Это вроде как визуальное искусство, вытесненное со сцены кинематографом, а потом телевидением.
– Сам ты вытесненный! – Сквозь смуглую кожу Марьям проступил румянец. – Говоришь «сцена», а сам не знаешь, что это такое!
После пяти минут страстных и путаных разъяснений Бенджамиль понял четыре вещи: что театр – это несравненно лучше, чем сериалы-лонгливеры по инфосети, что театр – это не совсем законно, что, как следствие, он располагается в каком-то подвальном помещении и что ему, Бенджамилю Френсису Мэю, до смерти хочется хотя бы разок побывать на спектакле.
– Я понял, – сказал Бен, прерывая поток Бернардов Шоу, Станиславских, Гальмингов и Шекспиров, – спектакль похож на старый фильм с коротким сюжетом. Я такие видел.
– Точно! – радостно подтвердила Марси. – Только спектакль всякий раз разный, а фильм, сколько ни смотри, один и тот же… Хочешь, я проведу тебя на выступление?!. Не сегодня и не завтра, конечно… А вот! Через две недели мы будем ставить «Отелло». Я попрошу Мишеля, он скажет Эрнесту, и для тебя сделают контрамарку. Хочешь?!
Произнеся имя Мишель, девушка вдруг вся погасла и погрустнела.
– Хочу, – отозвался Бен, не понявший и половины сказанного.
Его энтузиазм тоже пошел на спад, а в голову полезли неприятные мысли.
– Давай поедим, что ли, – сказал он, указывая на столик. – Там уже остыло все, наверное.
Красные бобы в острой подливке действительно остыли, но хуже от этого почему-то не стали. Бенджамиль ел, сидя в кресле. Каждый раз, цепляя вилкой мучнистые зерна, он подносил чашку к самому подбородку, стараясь не капнуть подливой на пол или на брюки. Марси уплетала бобы, расположившись на кровати. Ела она весело и беспечно, безо всяких предосторожностей, то внимательно рассматривала наколотый на вилку боб, то пускалась в длинные рассуждения, размахивая этим бобом во все стороны. Бен ел, поглядывал на девушку, и от всей души дивился тому, что платье с цветастыми шароварами и одеяло на постели до сих пор остаются чистыми.
Отправив в рот последнюю порцию, Бенджамиль через край допил подливку и поставил пустую чашку на столик.
– Назови число от одного до девяти, – попросила Марси, глядя в свою тарелку.
– Зачем?
– Я загадала желание. – Девушка прикрыла чашку ладонью. – Ну?
– Шесть, – наобум сказал Бен, и Марси просияла.
– Я так и думала! – С чрезвычайно довольным видом она принялась накалывать бобы на вилку. – Раз, два, три, четыре. Ах ты! Сломался. Амм. Пять, шесть. Амм.
– Неужели правда шесть? – Бен недоверчиво улыбнулся.
– Ровно шесть, и значит, мое желание сбудется.
Девушка поднялась, поставила тарелку на стол и подошла к окну.
– Шесть очень хорошее число, – сказала она, слегка отодвигая штору. – Цифра шесть обозначает дом.
– Сидят? – поинтересовался Бен.
– Сидят. – Девушка прижалась носом к стеклу.
– Ты бы отошла лучше, – попросил Бен.
Марси отошла, взяла с полки ракушку и принялась вертеть ее в ладонях.
– Марси.
– А?
– Почему ты мне помогла?
– Потому что не люблю убираться на площадке.
– Нет, серьезно.
Девушка нахмурилась:
– Ну, я не люблю, когда под моей дверью бьют хороших людей.
– Но ведь я мог оказаться плохим человеком, – упорствовал Бен, – таким же бандитом, как и они.
Он и сам толком не знал, что хочет услышать. Но внутри все нарастало и нарастало ощущение чего-то огромного, значимого. Такого, от чего зависит вся жизнь в этой комнате, в этом городе, на этой планете.
– Не мог, – шепотом сказала Марси. – Я же почувствовала тебя через дверь.
– Как это?
– А вот так. – Марси вдруг быстро нагнулась, едва не коснувшись носом лица Бенджамиля. – Понимаешь, Бенни, я ти-эмпат. Только Мишель сказал, что об этом никому нельзя знать. Это большая тайна, Бенни, еще больше, чем театр. Понимаешь? Ни-ко-му! Я ведь могу на тебя рассчитывать?
Бен кивнул, холодок страха снова полз у него между лопаток.
– Постой, погоди. – Молодой человек бережно взял девушку за локти. – Что такое ти-эмпат? Как ты почувствовала меня через дверь? Почувствовала, какой я человек?
