– Тогда я что-нибудь придумаю, выкручусь, – по логике этой фразы Марго должна была улыбнуться. Легко и непринужденно, как обычно.
Но девушка не улыбалась. Она просто смотрела на него. Ничего не происходило, но свет в комнате вдруг стал резать ему глаза. Андрею показалось, что пространство вокруг Марго сверкает, а вся обстановка комнаты стерлась в вязком тумане.
У него отключилось боковое зрение. Все, что он видел сейчас, – это Марго. Андрей не понимал, что в ней изменилось. Еще час назад ему казалось, что няня, готовясь к ужину, переоделась из домашнего велюрового костюма в обычную, ничем не примечательную одежду.
Но сейчас – в этом режущем свете – оказалось, что ее серая блузка тонка и почти не защищает ее тело от взгляда, что вырез достаточно глубок, что разрез на юбке, обнимающей бедра, открывает ее колени, а при каждом движении девушки появляется тонкая полоска кожи на талии.
Андрей больше не мог фокусироваться на ее зрачках. Его глаза спускались по шее Марго, до ключиц, и уходили в вырез блузки, касались талии, гладили колени, скользили до тонких щиколоток и поднимались вверх.
Она видела – не могла не видеть, – что с ним происходит, но оставалась такой же спокойной.
Могла уйти, вспомнив, что уже поздно, – теперь уже Андрей давал ей возможность остановить то, что происходило.
Она не уходила, но и не выдавала никаких эмоций. Только зеленая радужка ее глаз почти исчезла за предельно расширенными – распахнутыми – зрачками.
– Надо придумать какую-то легенду про второго медвежонка, – Андрей надеялся, что его фразы имеют хоть какой-то смысл. – Например, брат приехал в гости.
Он слышал свой голос как будто издалека, через стук своего сердца. Они не сдвинулись с места, но ему казалось, что дистанция между ними исчезла, как будто даже не осталось кислорода, потому что ему было тяжело дышать, а Марго, казалось, вообще не дышит.
Расстояние схлопнулось, затягивая их, резко привлекая друг к другу. Андрей не сделал ничего, просто ослабил сопротивление и поддался этому притяжению. Марго что-то сказала, ему показалось, что она произнесла его имя, но он не был в этом уверен. Это было так естественно, что Андрей не сразу понял, что грань перейдена.
Он поцеловал ее. Мир не взорвался, ничего не изменилось – наоборот, Андрею казалось, что этот поцелуй длится уже давным-давно, все эти полгода, что они ежедневно встречаются у него дома. Просто теперь то, что всегда происходило между ними, обрело физическое проявление.
Марго не оттолкнула, но и не обняла его. Она ответила на поцелуй, хотя Андрей не был уверен, что, отстранившись, не увидит в ее глазах протест или страх. Он сделал шаг назад, Марго отвернулась.
– Я поеду. Уже поздно, – медленно, после паузы, сказала девушка.
– Ты можешь остаться здесь, – Андрей совершенно не понимал, чего она сейчас на самом деле хочет.
– Я поеду.
Марго быстро – но не так, чтобы это было похоже на бегство, – вышла из гостиной. Скоро он услышал, что хлопнула дверца машины возле дома. Андрей посмотрел в окно. Марго сидела за рулем, положив на него вытянутые руки, и смотрела прямо перед собой. Так прошла минута или две. Затем Марго завела машину и тронулась с места.
…На улице был настоящий, классический май – тот, который обычно вспоминается в самые промозглые и слякотные дни осенне-зимней непогоды. Даже пробки не раздражали Андрея, и он велел водителю не выставлять на крышу мигалку. Стоя в неподвижном потоке, Гумилев мог рассмотреть давно знакомые старинные здания, чередующиеся со стеклянными небоскребами, цветущие каштаны и улыбающихся людей – все то, что обычно сливалось в яркую радугу, проносящуюся мимо на большой скорости.
В салоне снова играла музыка. Тягомотные симфонии отправились на покой – Андрей велел водителю купить что-нибудь на свой вкус, только не слишком попсовое. Тот купил и угадал: быстрая, летящая электрогитарная музыка без слов с легкими ударными напоминала о лете, море, волнах… Стиль назывался «серф», и Гумилев поблагодарил Юру за хорошую музыку. И даже выписал премию.
Окно стоявшего слева «Форда» слева приоткрылось и оттуда показалась огромная белая морда лабрадора. Собаке было жарко в нагретой на солнце машине, и она тяжело дышала, вывалив язык и распахнув – как будто улыбаясь – зубастую пасть. Андрей, обычно сидящий на заднем сиденье справа, наискосок от водителя, передвинулся на соседнее место, чтобы понаблюдать за псом…
Он вспомнил, как год назад они с Евой и Марусей пришли в гости к их друзьям – семейной паре, у которых было двое маленьких детей и точно такой же кремовый лабрадор. Пока родители общались в гостиной, дети играли с добродушной псиной. Прошел час. Кто-то тихонько поскребся в дверь гостиной.
– Это Джой. Видимо, сбежал от наших девчонок, совсем они его замучили, – догадалась хозяйка дома.
Ева, сидевшая ближе всех к двери, вскочила с дивана.
– Я впущу его, пусть передохнет, – улыбнулась она.
Распахнув дверь, Ева завизжала.
Перепуганная ее криком, в гостиную пулей влетела собака и кинулась к своей хозяйке. Та в ужасе вскочила с кресла.
– Ой, что это?
Ева уже успела прийти в себя, и теперь хохотала в голос, держась одной рукой за живот, а другой – за косяк двери.
Некогда светлый лабрадор теперь имел вид цветочной клумбы. Вокруг глаз у псины красовался фиолетовый круг и зеленый цветок. Нос был раскрашен под божью коровку. Одно ухо было полосатым, второе – в клеточку. На левом боку собаки пестрели разноцветные бабочки, цветочки и жучки. На правом – странные пятиногие человечки, зеленые летающие тарелки и какие-то неведомые зверюшки.
– Так, зеленых человечков точно рисовала Маруся. Узнаю ее стиль, – внимательно изучив раскрашенную собаку, заключила Ева.
– А бабочек мои девчонки изобразили, – решила хозяйка дома.
– Джой, Джой! Куда ты ушел? – в гостиную ввалились три малолетние художницы, перемазанные не хуже лабрадора. В руках у них были зажаты фломастеры и кисточки.
Девочки властно окружили собаку, которая встретила их с покорностью и принятием неизбежного в глазах.
– Что вы еще хотите сделать с бедным животным? – удивился Андрей. – На собаке уже чистого места нет.
– А хвост? – Маруся деловито подошла к псине и двумя пальцами подняла пушистый собачий хвост, еще не до конца перепачканный краской.
Андрей улыбнулся этим воспоминаниям. Откуда-то сзади начал приближаться рев мощного двигателя. Гумилев оглянулся: мимо двух рядов плотно стоящих машин к ним приближался черный спортивный мотоцикл. Защитный костюм байкера и шлем тоже были черного цвета. «Вот кому сейчас хорошо, – подумал Андрей. – Пробки для него не проблема, и мигалка ни к чему».
