Голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота, а в нос бил запах гари.
Яо подошла к окну гостиной и одёрнула штору, обычно белую с синеватым отливом в ночи, но сегодня та была рыжей от всполохов огня, то и дело мерцающих на улице. Девушка окинула тоскливым взором горящий город. Зан пылал. На улице то и дело что-то взрывалось и гремело, а над городом возникали всё новые клубы дыма.
Сареф говорил, что всё плохо, что всё движется к большой крови, но чтобы так… Чтобы брат, как в тёмные века втыкал кинжал в спину брата… Ладонь капитана корпуса рейнджеров сжалась в кулак. Она должна была быть там, но Сареф… Он уговаривал, умолял, а потом буквально приказал ей именно сегодня оставаться дома до его прихода и только потом действовать. И она закатила бы ему в ответ на это грандиозную взбучку, может быть даже вызвала бы его на бой за права Альфы, но что-то во взгляде и голосе заставило буйный нрав отступить в этот раз и послушаться мужа.
Яо не лезла в политику. Ей это было совершенно не интересно. Сначала у неё был свой отряд. Им давали самоубийственные задания из разряда «сходи на территорию светлых и добудь какого-нибудь офицера из такого-то города» или «сделай так, чтобы тот гномий конунг, что разгромил заставу у предгорий не проснулся», а после платили золотом за результат и отпускали до следующего задания. Отряд отмечал очередную победу и разбегался до следующего раза. Яо тогда была лучшей и гордилась этим. Затем в её жизни резко из ниоткуда возник Сареф, который сначала взбесил её, потом превзошёл на тренировках практически во всём, а затем, через какой-то странный период вражды то и дело переходящей в ухаживания сделал ей предложение от которого тогда она уже не могла отказаться. Отряд тихо отошёл на второй план, закончились боевые выходы, а сама Яо переквалифицировалась в инструктора.
И да, она никогда не была особо религиозна, живя по принципу «верю в то, что вижу». И если считать за за божественное вмешательство в её жизнь появление одного наглого излишне умного и всезнающего, но от того не менее очаровательного жреца, то это был единственный случай, когда боги так или иначе вмешались в её судьбу. От того она с лёгкостью сменила перед алтарём амулет чёрного паука на серебряную слезу и совершенно по этому поводу не парилась, удивляясь, порой, как молодняк на тренировках молится Шилен, чтобы в этот раз уж точно показать достойный результат. Кстати Еве из них не молился никто.
Проблемы начались внезапно. Сареф из уважаемого эльфа за полгода превратился в парию. Количесво прихожан в его и так небольшой храм сократилось до минимума и во многих случаях из-за похорон, ну а многих просто запугали жрецы тёмной ипостаси богини. За спиной самой Яо тоже начали шептаться. Однажды даже пришлось выпустить кишки особо зарвавшемуся новичку.
Сам же жрец метался из храма во дворец и ещё куда-то, пытаясь склеить разваливающиеся прахом плоды своего многолетнего труда и просто понять, что, демоны их всех побери, вообще происходит. Увы, понимание пришло слишком поздно. Тёмной половине надоело мириться со светлой сутью с которой приходилось делить паству и она решилась на страшное. Ну а чтобы убить бога нужно убить веру. Именно этим и занялись тёмные жрецы.
Так или иначе, оставшись дома Яо не стала сидеть сложа руки и ждать, когда нагрянут незванные гости. Она готовилась. Два лука, дорожные плащи, стрелы с разными наконечниками, меч Сарефа, кинжалы, разгрузки с алхимией и расходниками, пища хотя бы на три дня, вода, бинты, минимум денег. Обязательно обувь. Смазать изнутри болицветом, чтобы не дай Ева не натёрли в самый неподходящий момент. Проверить всё ещё раз. Следить, чтобы хоть что-то из оружия постоянно было на расстоянии вытянутой руки.
Дверь распахнулась и в прихожую с шумом ввалился высокий эльф. Охранные чары не сработали, а значит, это мог быть только он.
— Сареф! — кинулась к нему навстречу Яо. — Ты ранен!
Мужчина рухнул в объятия своей супруги, и та с натугой доволокла его до ближайшего дивана. Жрец зажимал бок из которого торчал обломок кривого меча.
— Яо… — простонал он, забирая из рук супруги склянку с целебным элексиром прошипел он. — Ты должна уходить. Всё… уже началось!
— Что?
— Они… решили сделать из этого целое представление. — Сареф болезненно зарычал. — Только потому и ушёл, что хотели взять меня живым. Тебя тоже уже ждут. Не знаю где, на полигоне или в казарме. На тебя натравят твоих же щенков…
Свет померк и вот она закрывает дверь камеры изнутри.
Её муж не прикован — он распят и каждая из его конечностей зафиксирована не только оковами, но и рунным словом. Сам он бредит, тихо бормочет что-то себе под нос с закрытыми словами. На теле следы множества пыток, но кости не сломаны.
— Сареф! — тихо кричит Яо и бросается к супругу.
Тот дёргается и приходит себя. Его глаза открываются и взгляд обретает чёткость. В следующий миг в глазах отражается ужас и он так же тихо кричит в ответ:
— Яо! Что же ты делаешь⁈ Зачем ты здесь⁈ Это же ловушка, специально для тебя!
— Я за тобой, а эти не доросли ещё на меня ловушки ставить. Да они даже до светлых наших сородичей ещё не доросли. Хлебнут ещё горя, коли мне под стрелу не попадутся… Как это снять?
— Никак. Ты не сможешь это сделать, только тревогу поднимешь. Уходи.
— Я тебя не оставлю!
Два полных боли и ярости взгляда встретились и в кои-то веки супруг первый отвёл глаза.
— Ты должна уйти.
— Но…
— Послушай. — Сареф кашлянул и сплюнул кровью. — За землями светлых, Через владения людей на востоке начинается поле битвы богов. Ты знаешь об это месте. Каждый знает. Так вот, в центре той пустыни есть то, что поможет тебе. Поможет всем нам. Но ты должна отправиться туда прямо сейчас, иначе тебя схватят и это подведёт под вымирание весь наш народ! — новый приступ кашля с кровью. — Прошу. Отправляйся туда. Прямо сейчас.
— Да плевала я на народ, в котором не будет тебя, Сареф! — почти кричит Яо.
— А я нет! Они ослеплены и не видят очевидного, но исход один. Мне… было видение. Ты должна туда дойти. Любой ценой!
— Хорошо! Давай быстренько тебя освободим и вместе отправимся к Полю Битвы.
— Нет. Нам не разорвать эти путы. Чары слишком сильны, а вокруг полно охраны.
У Яо перехватывает дыхание. Она зла. Зла на своё бессилие и зла на безразличие Сарефа к своей судьбе, как будто он уже умер, хотя знает, что участь его дожидается куда хуже простой смерти от клинка. Которую, ктсати, даже она сейчас не сможет ему подарить.
— Всё в порядке, — как всегда, прочитав её эмоции по лицу произносит Сареф. — Они не доберутся до моей души. И боли они мне больше не доставят. Прямо сейчас ты — моя самая болезненная рана. И они это знают. Так что прошу: уходи. Беги так быстро, как только сможешь…
— Но я…
— Прошу…
Вдали слышен скрип открываемой двери. Яо резко оглядывается и мир снова меркнет.
Следующее осознанное воспоминание: это как она сидит и беззвучно плачет до крови царапая подоконник одной из тайных квартир, чьи окна выходят на площадь.
Толпа ликует. Яблоку негде упасть.
На лобном месте Сареф. На коленях, в цепях, избитый и раненый. Над ним вещает такой же жрец, как он сам. Гаэль. Когда-то друг и частый гость в их доме. Теперь же он лично взывает к народу, рассказывая, как они заживут под единой и неделимой милостью Шилен, забывая пояснить, что Ева — это и была единственная милость. И именно её они прямо сейчас и убивают окончательно. Вместе с последним жрецом.
Толпа меж тем ликует и скандирует. Толпа жаждет крови и Гаэль не медлит с тем, чтобы ей угодить. Над толпой разносится песня. Тело жреца искажается, растёт и вот на него снисходит высший дар, что может дать бог своему последователю в этом мире — он становится Аватаром. На лбу открывается ещё одна пара чёрных глаз, а из спины вылезают четыре членистые конечности. Сам же жрец буквально светится от переполняющей его магии. Песня заканчивается и рядом с Аватаром появляется и само воплощение тёмной богини — огромная арахна с телом прекрасной женщины до пояса и огромного паука ниже. Ниже пояса у арахны пасть с хелицерами, жвалами и капающей слюной-кислотой.
