Она тщательно запомнила, где находится семейный склеп Беритолы, чтоб потом в темноте не плутать по кладбищу, не тревожить усопших. И вот она здесь. Чего бояться? Покойники — самая тихая компания. Лежат себе, кормят червей, никого не трогают… Соня скручивала перстни с ледяных пальцев и мечтала о том, как завтра же пойдет на базар, постучится в лавку седобородого Сулиша, щедрее всех скупающего краденое. И в темном закутке, подальше от посторонних глаз, она выложит на узорчатый платок все эти сокровища. А потом… Потом она купит себе коня. Это первое. И уже после этого подумает, что делать с оставшейся кучей денег.
Если эти драгоценности и впрямь стоят дорого, возможно, ей даже удастся наконец воплотить в жизнь давнюю свою мечту: снарядить небольшой корабль, нанять команду и отправиться поразбойничать на Вилайете.
А почему бы и нет? Не столь давно она вволю насладилась жизнью морских разбойников у берегов Западного Океана, и эта жизнь пришлась ей по душе. Соня погрузилась в воспоминания, но тут же одернула себя: сперва следовало покончить с этим неприятным делом здесь, в затхлом и сумрачном склепе.
Один перстень, самый тяжелый, никак не хотел пролезать через распухший сустав. По-простому-то, плюнуть бы на непослушный палец, перстень и соскользнул бы по мокрой коже. Но что-то ее останавливало… Одно дело — плеваться в лесу или в чистом поле, а в гробнице… Просто кощунственно, в конце концов! Отрезать палец — и того хуже. Но и уходить без перстня не хотелось… Вот так задачка!
Тут Соня вспомнила о шелковом платочке в своем кармане. Поспешно достала его и принялась теребить, пока ей не удалось вытащить из него пару ниток. Ну, дальше — дело пустячное: продеть эти нитки в маленький зазор между кожей и перстнем. По скользким шелковым нитям упрямый красавец прошел через сустав, как маслом намазанный.
Внезапно какие-то звуки привлекли внимание воровки. В тишине раздавались чьи-то неуверенные шаги… О, отродья Нергала, неужели она потревожила-таки мертвецов?!. Соня затаила дыхание. Шаги приближались… Девушка нащупала рукоять короткого гирканского кинжала. Тяжелая каменная крышка со скрежетом поползла в сторону, послышалось чье-то кряхтение…
Нет, это явно был не покойник. В мерцающем свете крохотного огарка, поставленного на край гробницы, большая угловатая тень скользнула вниз. Но еще раньше, чем человек спустился, Соню чуть не вытошнило на месте от смердящего запаха нечистот, его сопровождавшего. Да этот наглец вонял похлеще покойника! Не повышая голоса, девушка возмущенно спросила:
Эй, недоумок, откуда ты такой вылез?
Человек от неожиданности дернулся и застыл, одеревенев от страха, но Соня продолжила насмешливо:
— Не бойся, дружок. Мертвецу уже не до тебя. С тобой говорю я, а не достопочтенный нобиль. Но, в любом случае, ты опоздал. Брать здесь больше нечего. Я за это ручаюсь…
Она ожидала ответа, возможно даже, ругательств, но ничего более — в конце концов, то, что один вор оказался удачливее другого, никогда не служило поводом для смертоубийства… и потому то, что случилось далее, оказалось для нее полной неожиданностью.
Человек молча бросился к девушке, в безумной ярости пытаясь добраться до ее горла. Он рычал и всхлипывал, навалившись на нее всем телом, движимый слепой жаждой убийства. Соня молча боролась, проклиная в душе строителей гробницы: не то что отскочить — она и замахнуться не могла толком.
Одно радовало: у ее противника, похоже, не было оружия. Во всяком случае, он не торопился им воспользоваться. Девушка с силой схватила его за запястья, рванула к себе, резко боднула головой в лицо.
И пока ослепший от боли противник не пришел в себя, откатилась в сторону и припечатала его ногами к каменной стене, навалилась сверху, вывернув за спину руки. В кромешной тьме слышалось лишь хриплое дыхание и невнятные стоны поверженного соперника. Во время этой короткой потасовки Соня не успела даже толком разозлиться и, пытаясь разглядеть свою жертву, спокойно сказала:
— Я тебе не по зубам: кошки не охотятся на ягуара. Либо ты даешь слово быть благоразумным, либо я тебя связываю и оставляю здесь. Выбирай.
И тут же почувствовала, как обмякло бессильно под ее коленом поверженное тело. Человек вдруг всхлипнул совсем по-детски:
— О, Святое Пламя!.. Ты победила. Отпусти меня…
Он запнулся на миг, а потом через силу произнес:
— Клянусь, что не нападу на тебя.
Девушка села рядом, настороженно не спуская с него глаз, но он даже не пошевелился.
— Ах, лучше бы я умер! Лучше бы ты меня убила!..
В глухом голосе слышалась такая бездна неподдельного отчаяния, что Соня слегка опешила. Она протянула руку за чадящим огарком свечи на сдвинутой крышке гробницы и поднесла его к лицу человека. Молодой гирканец… Вот это сюрприз! Но что ты здесь делаешь, степная птица? Каким ураганом тебя занесло в эту сточную канаву — город? И почему у тебя столь плачевный вид?
Она спросила об этом странного незнакомца. Парень медленно сел, потирая разбитый нос, и горько усмехнулся:
— Когда-то я жил здесь с отцом, а вот теперь довелось вернуться. Спросишь, зачем? Все очень просто… Знаешь ли ты, какие кони самые могучие и выносливые? Правильно, это бритунские тяжеловозы. Вот за ними-то меня и послали. Путь сюда из Гиркании долог, но я все выдержал — это очень важно для моего народа. И деньги мне с собой дали немалые — дорожат бритунцы своими конями. А я, хоть и молод, но толк в лошадях знаю. Вот хожу я по рынку, щупаю коням ноги, заглядываю в зубы… и — дурак! — всем купцам показываю свой кошелек, пусть не думают, что я просто глазею. Ах, что же я наделал!..
Рассказ в этом место надолго прервался бы стонами и плачем, но Соня пнула своего недавнего соперника носком сапога, и тот сразу успокоился.
— Встретил там случайно старуху, бывшую когда-то в нашем доме в услужении, поболтал с ней немного да и вернулся на постоялый двор. А это все видела одна здешняя плутовка. Вот она пристала к той старухе и все у нее выведала… Уж не знаю, что она ей наплела, только приходит ко мне эта моя старая знакомая и говорит, мол, желает тебя видеть некая молодая госпожа. Поторопись, де…
Он вздохнул тяжело.
— Ну кто же устоит, если зовет молодая госпожа?.. Пошел я, себе на погибель, в ее дом. А плутовка эта статная, пригожая, одета роскошно… Сбежала ко мне по лестнице, обняла, расцеловала в обе щеки, да и говорит: «Добро пожаловать, мой дорогой братец Хайрас!» Я оторопел. А она взяла меня под руку, повела наверх, в залу, усадила за стол, принялась потчевать. Сама уселась напротив, завела такой разговор:
— Вижу, Хайрас, тебя приводят в изумление мои ласки и мои слезы, ведь ты вряд ли обо мне слышал. Но знай же — я твоя сестра! И сейчас я тебе все расскажу. Как тебе ведомо, наш отец, благородный Шох-Хан, одно время жил в этом городе, и многие его до сих пор помнят. Моя мать, будучи тогда уже вдовой, полюбила его всем сердцем и отринув страх перед родней, сошлась с ним так близко, что следствием этого явилась я. Потом Шох-Хан вернулся на родину в Гирканию, оставив мою мать с ребенком, и больше о нас не вспоминал. Ну, что было — то было. Прошлое легче осудить, чем исправить, но я не держу на него зла. Зато я теперь наконец-то увиделась с тобой, мой братец!
