— Мы отомстим! Я не забыла, что Тибор разорил мой дом, лишил меня родителей и продал в рабство.
— Это правда, что ты из богатой семьи?
— Да, мой отец был сотником. Когда Асид похитил наследника, всех военачальников казнили, их имущество пошло в казну, а семьи продали.
— Тогда во всех твоих несчастьях виноват Асид.
— Нет, ведь не он срывал зло на невинных женах и детях.
— Как ты попала к нему?
— Разве ты не участвовал в нападении на торговца, который купил меня на невольничьем рынке?
— Нет, я был слишком молод.
— Асид взял меня в наложницы.
— Ты никогда не полюбишь меня так, как любила его.
— Я твоя жена, Зейнад, и этим все сказано.
Горец подошел к открытому окну, выглянул наружу, затем повернулся к Румелии.
— Здесь я как в клетке. — Он вышел на середину комнаты, засунул большие пальцы за пояс и нахмурился: — У меня предчувствие, что мы попадем в ловушку. Даже если ты сумеешь пробраться во дворец и порадовать кинара известием о его сыне, как мы выберемся из города?
— Положись на меня, Зейнад. Я хорошо знаю Илурат, ведь я здесь выросла. И у нас есть деньги. Много денег.
Румелия подошла к постели, где лежал большой узел, и развязала его. Кроме одежды там было множество небольших сухо шуршавших мешочков.
— Вот мое оружие, — сказала она, вытащив и показав горцу один из них. — Я проникну во дворец с помощью моих снадобий.
* * *
В тот же день вечером к хозяину постоялого двора пришел человек, которого тот всегда принимал подчеркнуто любезно, но, как только он уходил, злобно смотрел вслед, бормоча ругательства.
Незваный гость был соглядатаем советника Марга, а южный квартал Нижнего города, где находился постоялый двор, — полем его деятельности. Люди Марга обращали особое внимание на постоялые дворы и харчевни, впрочем, как и на все места, где толпился народ.
— Добрый вечер, господин Артавер. Отведай моего вина, — залебезил толстяк, усаживая за стол маленького невзрачного посетителя и наполняя серебряный кубок доверху.
— Как дела, Хатани? — спросил тот вежливо и, пригубив вино, кивком выразил одобрение. — Хорошее вино. Слушаю тебя.
— За последние два дня у меня поселились восемь человек. Четверо — крестьяне, приехавшие торговать на базаре. Я разместил их под навесом, рядом с конюшней. Два купца приехали надолго, возможно на месяц. Говорят, что были в Валузии, а куда отправятся от нас, неизвестно. Как пойдут дела. И еще двое сегодня поселились. Муж и жена. Богатые, видать, люди. Откуда и зачем приехали, не сказали. Гордые очень.
— Подозрительные?
— Да нет. Перевидал я всяких. Обычные люди, — легко солгал Хатани. Уж очень не хотелось ему терять выгодных постояльцев. Он, разумеется, заметил многое, что могло заинтересовать проныру Артавера, но не собирался ничего ему говорить.
— С каким акцентом они говорили? — спросил Артавер и пристально взглянул в добродушное лицо толстяка.
— Женщина говорила по-нашему, как будто родилась здесь.
— А мужчина?
— Мужчина молчал, — сказал Хатани и тут же понял, что попался.
— Женщина договаривалась о жилье, а мужчина молчал? И ты называешь их обычными людьми? Играешь с огнем.
— Не подумал, господин Артавер, прости меня, недотепу. Как-то не обратил внимания, — испуганно залепетал Хатани, у которого душа ушла в пятки. — Они сказали, что проживут месяц, — добавил он.
Тщедушный гость встал и подошел вплотную к хозяину постоялого двора.
— Не хитри, Хатани. Я тебя насквозь вижу. Ты должен все о них разузнать. Откуда прибыли, зачем, к кому. Не мне тебя учить.
— Да, мой господин, постараюсь. Все для тебя сделаю. А позволь спросить, правду говорят, что кинар Тибор очень болен?
— Может быть, не знаю точно. — Артавер подозрительно прищурился: — А тебе зачем?
— Ну а как же? Ведь я живу здесь. Что с нами будет, если кинар умрет? Сгинет наш город! Наследника нет, Верховного жреца не будет, бог Сигурон превратит Илурат в груду камней.
Гость ошарашенно посмотрел на Хатани.
— И давно ты ведешь такие разговоры? — прошипел он, опасливо озираясь по сторонам.
Бедный Хатани, уразумев, что снова попал впросак, потерял дар речи.
— Отвечай, отродье Тога! — крикнул Артавер.
— Нет, нет, я только у тебя спросил, господин, — испуганно прошептал Хатани. — Многие в городе об этом говорят, а если не говорят, так думают.
— Советую тебе держать язык за зубами, — грозно сказал соглядатай, направляясь к двери. — Не забудь о тех двоих. Наведаюсь завтра.
Расстроенный Хатани проводил Артавера сердитым взглядом, а когда за ним закрылась дверь, в сердцах плюнул ему вслед.
Базарная площадь Аграпутара шумела и бурлила с самого раннего утра. Солнце ослепительно сверкало в ярко-голубом небе, воздух был свеж и прозрачен, и яркие краски восточного базара переливались в нем всеми цветами радуги.
Город стоял на пересечении караванных путей, и торговля в нем процветала с давних времен. Жители близлежащих мест привозили для продажи прекрасно выделанные кожи, великолепный овечий сыр, чудесный горный мед, шерстяные ткани. С плодородных равнин сюда доставляли заботливо выращенные фрукты и овощи, а также превосходные виноградные вина. Караванщики везли предметы роскоши: шелка, благовония, пряности, — приобретая взамен искусно выделанное дорогое оружие, украшения из самоцветов и знаменитые туранийские ковры. Кроме того, на огромной базарной площади города в специально отведенных местах издавна торговали рабами и лошадьми. Для лошадей были устроены загоны, а для рабов — загородки, каждая из которых принадлежала кому-нибудь из торговцев.
Толпа рабов состояла из мужчин, женщин и детей всех оттенков кожи — от белого до почти черного, их одежда пестрела лохмотьями всевозможных цветов (впрочем, молодых девушек, которых содержали отдельно, одевали очень красиво), но объединяло их одинаково тупое выражение лиц. Равнодушный, безжизненный взгляд отличал тех, кто волей судьбы потерял свободу, а главное — надежду обрести ее вновь.
Среди них выделялся один юноша лет пятнадцати, не столько своим внешним видом, хотя, если приглядеться, он был весьма хорош собой, а тем, что взгляд его темно-серых глаз был живым и дерзким, а сосредоточенное выражение лица указывало на то, что он о чем-то постоянно размышляет.
Он был худощав, но ловок, подвижен и очень хорошо сложен. Как в жеребенке опытный глаз может увидеть стать чистокровного скакуна, так и в мальчике угадывалась хорошая порода. Темно-коричневый загар покрывал его тело, но это был именно загар, а не смуглость, свойственная многим южным и восточным народам, — полоски светлой кожи виднелись под живописными лохмотьями. Черты его лица были правильными, но заостренными от постоянного недоедания. Выгоревшие на солнце светлые волосы волнистыми неровными прядями падали на прямые плечи. Этот юный раб, дерзко, в упор смотревший на каждого, кто обращался к нему, будь то хозяин или товарищ по несчастью, день и ночь думал только об одном — о побеге.
