зубы вибрируют.
— Да, мне тоже не по себе от этих штук. В Школе наказание такое было — «почётный караул». Набедокуривших корректоров ставили «охранять Мораториум». От пары часов до суток возле этой штуки — кажется, что голова лопнет, потому что мозги закипят.
— И часто ты попадала?
— Постоянно. Я не любительница дисциплины. Да каждый хотя бы по разу огрёб. Дети же.
— Жестоко.
— Как многое там. Но, говорят, полезно. Болезненная, но нужная сонастройка с Фракталом.
Механизм крутится и крутится, рокочут шестерёнки, движутся по сложным траекториям тяги. Никакого источника энергии не видно, но это ему не мешает. Если присмотреться, то кажется, что одни детали проходят сквозь другие, как будто они расположены на разных пластах реальности, но при этом находятся в некоем зацеплении. Да, такое вряд ли просто починить, это вам не коробка передач.
Рядом с чёрным цилиндром кто-то возвёл несложную конструкцию из некрашеных досок. Нечто вроде невысоких строительных лесов с пандусом. Судя по их состоянию, это явно не антиквариат, дерево ещё пахнет смолой, а гвозди не заржавели.
— Интересное дело… — Аннушка покачала сооружение. — Зачем они лазили к механизму?
— Может, изучали конструкцию? — предположил я.
— Скорее, что-то тащили… — она внимательно рассматривает доски. — Не то сюда, не то отсюда… Первым делом надо будет охрану поставить. А то шляются всякие…
— То есть ты решилась?
— Ага, — она присела на пандус и со стоном вытянула раненую ногу. — Уф, болит ещё.
— Ещё бы. Пара часов как пулю словила. Ты вообще должна в шоке валяться.
— Перебьюсь. Надо выбираться отсюда, потому что дельту разбежки мы не знаем.
— Какую дельту?
— Мораториумы создают временной лаг. Или ортогонали создают временной лаг, а Мораториумы его используют… В общем, время тут идёт иначе. Я оставила одни часы в бардачке в «Чёрте», другие взяла с собой — посмотрим, насколько они разойдутся. Надеюсь, не лет на десять…
— Серьёзно?
— Ну, теоретически… В Центре разбежка в худшие годы была ого-го. Но потом запустили вторую часть, и сейчас пара минут в сутки. Тут — без понятия.
— Тогда действительно лучше поторопиться…
— У тебя маячок-таблетка, которую я тебе давала, с собой?
— Да, не пригодился же. Ты сама меня нашла.
— Давай сюда.
Я порылся в кармане и отдал ей чёрный диск с прорезью. Девушка переломила его сильными пальцами и кинула обломки в кусты.
— Скорее всего, я это место и так найду, — пояснила она, — но с маячком надёжнее. Пошли к выходу.
— Дверь же есть? — спросил я, ковыляя по грязной брусчатке.
— Через дверь машины Костлявой не пролезут, — резонно отметила Аннушка. Да и не нравится мне, что ей пользуются… всякие. У меня гостевая авторизация, её может отозвать тот, кто дал, или тот, у кого мастер-ключ, или тот, у кого уровень доступа выше… Не, это не вариант.
Когда мы доковыляли и вышли в холле (в том, который чистый и с ковром, но без лифта), Аннушка сказала:
— Стой. Положи сюда руку.
Я прижал ладонь к чёрной пластине. Она оказалась похожа на ощупь на репер — такая же никакая. Без трения и температуры, как будто не совсем тут. Девушка пришлёпнула мою руку своей, прижала, в ладонь как будто кольнуло электричеством.
— Всё, теперь у тебя тоже есть доступ. Просто на всякий случай.
— Теперь меня тоже убьют?
— Могут. Но, если со мной что-нибудь случится…
— Ничего с тобой не случится. Благодарю за доверие.
— Я не шучу.
— Я тоже.
— Ну и хрен с тобой, солдат. Пошли к «Чёрту». В смысле, к машине моей, а не вообще.
Достав из бардачка простые электронные часы, она вытащила такие же из кармана куртки и положила рядом.
— Вообще не разбежались, можно сказать, — прокомментировала она удивлённо. — Может, пара секунд, а может, и вообще ничего, часы не очень точные.
— Это же хорошо?
— Это странно. Я ожидала реально большого лага, ведь он давно работает. Но… туда кто-то лазил и что-то делал. Может, его останавливали? Тогда локали синхронизировались. А может, ещё что-то. Ладно, погнали отсюда.
* * *
Ехали долго, ныряя на Дорогу и выныривая на зигзаги, а потом впервые на моей памяти остановились не тут, а там. В смысле не в срезе, а на Дороге.
— Смотри, солдат. Это мало кто видел.
Дорога ныряет под свод конструкции, образованной четырьмя сходящимися вверху арками из чёрного матового камня. Мы встали прямо в середине, вокруг туман, и мне не по себе.
— Что это?
— Перекрёсток.
— Чего с чем?
— Да хрен его знает, если честно, — призналась Аннушка. — Одного ничто с другим ничтом. Но здесь можно повернуть и остаться на Дороге.
— На той же самой?
— Без понятия. Может быть, повернув, ты окажешься в другой Вселенной, где всё похоже, но чуть-чуть не так… А может, ничего не произойдёт.
— А ты поворачивала?
— Несколько раз. В некоторые места иначе не попадёшь.
— И как?
— Да чёрт его пойми, солдат. Если это другая Вселенная, то и ты другой, а значит, не заметишь разницы. А если та же, то разницы просто нет. Ладно, хватит метафизики. Мне тут как-то не по себе.
Аннушка решительно вывернула руль, и мы повернули направо.
* * *
Ехать по брусчатке старого города на машине гораздо удобнее, чем ковылять на костылях. Мы снова там же, где были, в локали с Мораториумом.
— Вот, я же говорила, что найду, — сказала удовлетворённо Аннушка. — Теперь можно собрать тут всех, кому не по пути с Конгрегацией, Коммуной, Альтерионом и прочими большими игроками в «Хранителей». Их тут не достанут.
— И что они будут делать? — я оглядел пустую площадь.
— Для начала просто жить. Это, солдат, поверь, уже много. Беглых корректоров не сожрёт Конгрегация, синеглазых детишек Костлявой не сунут в мозгоёбку Школы, кайлитам не отгеноцидят с плеч их бедовые рыжие бошки…
— Чтобы жить, надо что-то жрать, для начала.
— А, ты об этом… Не переживай, найдут пропитание. Кайлиты четверть века на Эрзале выживали почти натуральным хозяйством; корректоры могут ходить, где вздумается, и подбирать, что плохо лежит; у Костлявой аж две глойти — переквалифицируется из кланлидерши в караванщицы, не пропадёт.
— А
