— Дух отражающего удар был крепче, чем дух наносящего удар, — отрешенно констатировал Дзигоро. — Ты что-то забыл мне сказать, Тумхат? Тот, к кому был обращен вопрос, не отвечал, а в растерянности рассматривал обломок кинжала. — Не расстраивайся, — посочувствовал ему Дзигоро. — В конце концов, это всего лишь железный меч.
— И мое лучшее заклятие, — прошептал Тумхат.
— Всякое заклятие — ничто против Веры, — живо возразил Дзигоро и мягко улыбнулся. — Ты выбрал не ту стезю. Впрочем, это не твоя вина. Вряд ли у тебя был выбор. Служители Йог-Сагота не могут быть свободными. Это их плата за могущество.
Дзигоро говорил легко и непринужденно, но каждый нерв в нем трепетал. Он чувствовал, как в лемурийце закипает ненависть, черная ненависть, как беззвездное небо, как отражение мрака в бездонном колодце, как дары Йог-Сагота. Он видел воочию, как растет злоба в этом, разъеденном страхом и завистью сердце, как коварный мозг сплетает сеть заклятия, с которым нельзя спорить. Брошенное вперед с силой и страстью Тумхата, оно вырвется наружу, превратясь в отравленный кинжал, золотую шаровую молнию или ядовитую гадюку. Дзигоро мог отклониться, но это не уничтожило бы силы заклятья. Оно вырвалось бы в мир, сея разрушения и усиливаясь с каждым мгновением горя, страха, боли, с каждым посланным ему вслед проклятием, пока не настигло бы свою цель, погубив на этом пути многие и многие невинные жертвы. За своей спиной Дзигоро почувствовал легкое дуновение. Он узнал его. Не мог не узнать. Всю жизнь он готовился к тому, чтобы ощутить за своей спиной этот легкий вздох. В этот миг он понял, какую плату потребует от него Великий Ранхаодда. Понял. И согласился.
— Что с тобой, проповедник? — с усмешкой спросил лемуриец, почувствовав перемену в настроении собеседника. — Ты увидел собственную смерть?
— Да, — неожиданно согласился с ним Дзигоро. — Она здесь.
— Поздновато. Однако ты снова ошибаешься, она не там, куда ты смотришь. Она перед тобой. — Он еще не успел договорить, как свистящая сизая молния метнулась вперед. Дзигоро инстинктивно дернулся, пытаясь отклониться, усилием воли обуздал свой естественный порыв. Тело, послушное разуму, смирилось и на этот раз. Камелиец вздрогнул. Боль пронзила его с головы до ног, подобно копью. Жестокий удар встряхнул худое тело, заставил качнуться, но и тут Дзигоро устоял. Устоял, принимая в себя весь огромный заряд черной злобы и ненависти, сминая его, гася в самом себе, встав на пути живым заслоном.
Он платил. И никакая плата не была слишком велика или несправедлива, если ее требовали боги. Потому, что боги иногда требуют невозможного, но они никогда не требуют больше абсолютно необходимого для сохранения хрупкого равновесия Вселенной.
Плоская рукоять кинжала торчала в груди Дзигоро, на два пальца выше сердца. Рана была смертельной, потому что холод заклятия уже проник в кровь. Дзигоро чувствовал, как он расползается мертвящими щупальцами забытья. И все-таки он стоял.
— Ты получил, то, за чем пришел, — проговорил Тумхат. — Это конец.
Синеющие губы Дзигоро шевельнулись.
— Твой, — услышал он в ответ. — Я еще даже не начал.
И тут случилось странное. Легкий серебряный звон прозвучал над их головами светло и чисто под этими гнусными сводами, и вихрь, родившийся неизвестно как и откуда, и принес ароматы роз и крепко заваренного чая.
— Учитель! — ликующе прошептал Дзигоро. С этими словами воля наконец оставила ослабевшее тело, которое оно так долго поддерживало в жизни вопреки самой смерти, и оно рухнуло на пол… Или было бережно опущено на пол… а серебряный вихрь взметнулся под потолок и исчез, словно привиделся. Лемуриец, почти обезумев, смотрел на распростертого перед ним Дзигоро, на спокойное, даже радостное лицо и плотно сомкнутые веки. Этого не могло быть. Его обманули. Кинжал заклятия исчез. Исчезла и рана. Грудь мертвого камелийца была совершенно чиста, от пятен крови не осталось и следа, словно никогда и не было.
* * *
Кулл возвращался в настроении ровном, даже близком к хорошему. Он возвращался на четырех лапах, но недавнее происшествие вернуло ему почти утраченную было веру в то, что его превращение в бессловесную тварь носит временный и обратимый характер. Камелийский Учитель Дзигоро, по словам ученика, был личностью, почитаемой у себя на родине наравне с императором, но не за должность или великое богатство, а исключительно за свою мудрость и смирение. Конечно, такой человек запросто управится с заклятьем лемурийца и, поскольку смирен и скромен, наверно, не запросит, как иные жрецы, драгоценный камень величиной с кулак. Возможно, ему, как другу Дзигоро, вообще не стоит беспокоиться об оплате… Впрочем, этот вопрос не относился к категории тех, которые требовали немедленного решения, и Кулл просто наслаждался быстрым бегом, утренней прохладой и неожиданно обретенным покоем.
Его хорошее настроение испарилось вместе с первыми лучами солнца, повисшего над песчаными барханами, как рыжий апельсин на веревочке. Но светило тут было совершенно ни при чем. Место, где он оставил своего мудрого попутчика, было пустым. Кулл торопливо спустился вниз, надеясь, что маленький камелиец просто задремал, и его близорукие, собачьи глаза не заметили того среди однообразной серой пустыни. Внизу никого не было. Краткая разведка местности выявила, что место ночной стоянки покинуто уже несколько часов назад. Причем покинуто каким-то странным образом. Кулл-человек, должно быть, ничего странного здесь не нашел: был человек — исчез, мало ли их исчезает в пустынях. Но Кулл-пес благодаря своим обостренным инстинктам отчетливо различил слабый, уже исчезающий запах магии. Запах Лемурии. Запах Призрачной Башни. Сомнения отпали. Дзигоро похитили слуги Тумхата. Полнолуние! Врата Заката! Разговор, подслушанный в таверне Гайбары… Правда, отсюда до Призрачной Башни было не менее трех дней пути, но, когда дело касалось магии, ручаться за что-либо мог только законченный глупец.
Он оставил Дзигоро, и его схватили!
При этом Кулл как-то совсем упустил из виду, что маленький камелиец мог отлично постоять за себя…
И что теперь?
Куда ему идти?
В Камелию? Но как он разыщет в огромной стране Учителя Дзигоро и, главное, как он с ним объяснится?
В Гайбару? Кто его там ждет, кроме изрядно покусанной стражи?
В Призрачную Башню? Но Врата Заката закрылись и откроются только во время следующего полнолунья…
Никто из людей никогда не признает в нем такого же человека. Он был пленником собачьей шкуры, и мир людей навсегда закрылся для него. Теперь он был одним из тех, на кого устраивают охоты и облавы. Кулл едва не взвыл, когда с ясностью отчаяния понял простую и страшную вещь:
