— Это была всего лишь проба моего могущества, — сдавленно проговорил Тумхат, — сейчас ты узнаешь настоящее искусство.
— Я буду благодарен за урок, — снизошел до ответа Дзигоро.
Тьма снова сгустилась, но на этот раз она была более агрессивной. Она двигалась, выстреливая жадные языки серого дыма, похожие на щупальца гигантского спрута или тела жирных змей. Лемуриец скрестил руки на груди и устремил такой же неподвижный взгляд в центр им же устроенной бури. Узкий язычок белой молнии вырвался из тумана и ударил в камелийца… Но нет! Не в него! Молния словно налетела на какую-то невидимую преграду и с треском раскололась во взмахе ресниц от цели. Далекий-далекий гром прозвучал как запоздалое сожаление. Туман, угрожающе близкий, замкнулся вокруг Дзигоро в кольцо, это кольцо приподнялось с пола, поползло вверх и замерло на уровне груди. В треске разряда в нем изорвалась еще одна молния, еще… а потом они посыпались дождем, сотрясая замок Тумхата до основания.
В узком проеме окна было видно, как, словно привлеченные бурей, к Башне поползли самые на-стоящие тучи — седые, тяжелые, полные агрессивной злобы. Ветер рвал их в клочья, стараясь разметать по черному бесстрастному небу с редкими огнями звезд, но тучи неумолимо сгущались, заволакивая небо, и в их недрах зрела страшная доселе невиданная гроза. И она разразилась. Небо потемнело с ошеломляющей быстротой. Зримая, осязаемо плотная тьма неотвратимо и так же стремительно, как коршун на куропатку, упала с заоблачных высот на землю. В одно мгновение скрыв от человеческого взора все видимое пространство, заполненное до того желтыми песчаными барханами, а теперь — черными клубящимися волнами грозовых туч. Эти волны, пенящиеся по краям белыми гребнями, катили над пустынной землей вал за валом. И так же, как и морским волнам, не было им ни конца ни края, движение их казалось вечным. Не было уже неба, не было и тверди земной. Тьма. Одна тьма. Везде и всюду. Неразделимая. Слитая воедино чудовищным натиском враждебной всему живому воли.
Убивающее всякую надежду безмолвие воцарилось в мире. Ни шороха, ни звука, ни даже малейшего шелеста сухих чешуек песка. Ветер тоже словно умер, как будто до этого он сам принадлежал миру живых. Все замерло, погруженное во тьму. И вдруг где-то там, там, где должна быть середина того пути, что ведет с неба на землю, появилось нечто… Нечто не поддающееся описанию, как нельзя описать скользящую в воздухе тень крыльев ласточки или танец светлячка под пологом спящего леса. Края туч стали полупрозрачными и замерцали тихим, неярким сиянием, медленно перетекающим с вершин по бокам и оттуда к самому низу. От этого сияния время от времени, а затем все быстрее и быстрее начали отрываться искорки, точно капли тумана собирались в одну широкую светящуюся ленту. Она растянулась от восхода до заката, заново поделив мир на два непримиримых лагеря.
Из облачных недр все текло и текло это мертвенно-бледное сияние. Земля безмолвствовала. И только, точно отблеск небесной туманной реки, по гребням песчаных волн пустыни засияли россыпи светло-голубых брызг, четко очерчивая контуры каждого бархана. Брызги, нет, скорее всего, что были капли земной влаги, выступающие на поверхность из глубин самого песчаного моря. Капли сливались друг с другом, поднимались над землей, и вскоре ярко-синее пламя сворачивалось в вихревые кольца, прорезая своими всполохами сгустившуюся тьму. Зрелище было одновременно и устрашающим, и завораживающе-жутким. Сочащаяся мерным сиянием тяжелая громада грозовых облаков, перетекающая в уже начинающую вспухать от переполняющих ее сил реку света, и под ними море синего огня, в свою очередь поднимающегося все выше и выше. И вот вскоре между рекой и морем осталась лишь узкая полоска тьмы, нe шире человеческой ладони, а сквозь них виднелись очертания ближних отрогов гор, но слабые и дрожащие, точно в жарком мареве солнечного дня.
Противостояние не могло длиться вечно. Мир пребывает в равновесии, потому что он в постоянном движении. Весь мир, казалось, теперь пришел в движение, рванулись к друг другу два света и два пламени, белый и синий. На один только стук сердца они стали одним целым, преодолев узкий черный разрыв между ними и, соединясь, тут же были стянуты могучей и неодолимой, неземной властью в тугой сверкающий кокон, изливающий вокруг себя нестерпимое сияние. Что могло случиться дальше, уже никто не взялся бы предсказать, такая безмерная сила была сосредоточена в том коконе, страшила даже сама мысль о возможности выхода этой энергии наружу.
Точно два толстых, плетенных из джута, багровых каната, как две руки, сверху и снизу, протянулись к сиянию во мраке. Границы миров разошлись, подобно краям зияющей раны. И… Все исчезло, словно весь сгусток энергии вырезали из плоти вселенной, оставив взамен черную дыру. Лишь только на мгновение после слепящей вспышки наступила абсолютно непроглядная темень.
Застигнутые бурей в пустыне караваны сбились с проторенных дорог, рассеялись по пескам в страхе и суеверном ужасе перед разбушевавшейся стихией. Животные: мулы, верблюды — не слушались ни людских окриков, ни ударов плетьми. Разбрасывая в стороны поклажу, бежали рабы, безуспешно пытаясь найти убежище среди пустынных барханов. Когда же в округе вновь воцарился мрак, то у несчастных людей забрезжила в сознании слабая надежда на спасение, на то, что, может быть, им все-таки, несмотря ни на. что, удастся избежать столь ужасающе-неотвратимой гибели в войне миров и начавшемся вселенском хаосе.
Но только они перевели дух, поднимая головы от земли, стряхивая с себя мертвый песок, как прямо над ними, на расстоянии всего каких-то нескольких лиг, в самой сердцевине облачных громад блеснула, как зеркальная поверхность хорошо отточенного клинка, белая змея молнии. Она рассекла всю толщу колышущейся плоти туч сверху донизу, от самой недоступной ничьему взору вершины до почти ползущего по земле брюха. Тут же последовавший за этим удар грома был так силен и страшен, что едва не разорвал на части черепа оглушенных людей. Их многоголосый крик отчаянья и ужаса потонул в глухом протяжном гуле, который, уже не стихая, сопровождал все усиливающийся и усиливающийся ливень молний. Сначала одиночные разряды огненных стрел, затем стали свиваться в клубки светящихся змей между несколькими грозовыми облаками, соединяясь в гигантские извивающиеся плети, будто кто-то невидимый неистово нахлестывал стихию, и без того бушевавшую над миром, злобя ее еще больше, доводя до исступленного безумия. В какой-то момент рухнули наконец сдерживавшие этот разрушительный натиск силы равновесия энергий.
К земле устремился огромный извивающийся шнур-змея, первый проводник, прокладывающий путь другим пламенеющим и жалящим тварям. Началась война. Битва земли и неба. Они изрыгали друг в друга тьмы и тьмы огненных стрел. Песок плавился, воздух сгустился и кипел, выжигая жадно хватавшие его легкие людей и животных. Уродливые рубцы запекшейся земной плоти покрыли барханы, черный маслянисто-липкий пепел сожженных заживо реял над полем битвы. По обе стороны света, бок о бок, медленно всходили два гигантских светила, две звезды, белая и синяя. И по мере того, как поднимались они над горизонтом, плавились и стекали к подножиям вершины каменных гор, скованные до того времени ледяными оковами.
