— Ох, ты, бесово отродье! Грызи демоны его кости! — В сердцах вскричал пэр Сток.
Подошли все к мертвому телу. Таинственность этого человека притягивала, манила своей тайной. Никто не слышал, чтоб раньше был у Бурдинхерда такой подручный. Вот про Шакаленка, про его злодеяния, то знали. А это кто? Откуда? Как фигуру его скрывал коричневый плащ, так всего его окутывала тайна. Гридни повернули самоубийцу на спину. Лицо его было незнакомо, подбородок покрывала борода, слишком короткая для такого зрелого мужчины. Распахнули плащ.
— Ах, ты! — Дружно ахнули воины. — Тамплиер!
Действительно, на груди самоубийцы на серебряной цепи висел перевернутый тригон, которому только храмовники и поклоняются.
— Так вот где Бурдинхерд скрывался! — Пэр Сток был и озадачен и рассержен. — Вот где отсиживался. Вот кто пособничал душегубцу.
Но Сигмонда больше заинтересовала рука мертвеца. Вернее не рука, а то что было надето на левое запястье. Нагнулся, снял, недоуменно в руках вертит, разглядывает. Гильда сразу признала в этом украшении браслет с кулоном, какой и у Сигмонда в Блудном бору был. Он еще тогда его в реку выбросил. Остальные люди с тревогой на тамплиерский амулет посматривали. Опасались, не колдовской ли это талисман, не вредоносен ли. Мало какими мерзостями храмовники в своих замках занимаются. А Сигмонд кулон рассмотрел, к уху приложил.
— Идут. — И сильно кинул о землю, еще и каблуком ударил, растоптал.
Все облегченно вздохнули. Вопросов не задавали. Витязь Небесного Кролика знает что делает. Уничтожил колдовскую дрянь, разрушил плохие чары. И ладно. Только Гильда недоумевала. Но и она ничего не спрашивала. Знала, ее лорд такое ответит, что пуще прежнего неясно будет. Умеет он словами такого туману напустить, что и заблукать немудрено.
Присутствие в Бурдинхердовой вольнице тамплиера встревожило людей. Было ясно, что запросто так не стали бы монахи укрывать грозного разбойничьего атамана. Просто так, своего бы человека не послали. Тому должны были быть причины, и причины серьезные. Это настораживало. Угроза, хоронящаяся по ту сторону Черновод реки, тихо, незаметно вползала в королевство Нодд.
— Поеду к лорду Троквельскому. — Сказал Сигмонд. Надо разобраться на месте что там и к чему.
Теплую нежность весны внезапно сменил зной спелого лета. Полевая трава пожелтела, пожухла и сохло хрустела под ногами путников. Наглые порывы ветра не приносили прохлады. Наоборот, тянуло словно из натопленной печи, только пыль в глаза пускал ветрина.
Ярилло-солнце склоняло пылающую щеку к краю окоема, но жгло еще яростнее, нещаднее. В зените же, бестолково, неуместно высвечивал полный месяц. Жгучие лучи дневного светила смешиваясь с пустоцветьем бесплодного блеска луны, теряли свои исконные живородные свойства. Оставался один жар, и в жару этом высвечивались выжженные пустоши да чахлые рощи березовых дерев, не доставляя ни радости ни услады всем на земле сущим.
Днем через небо прошмыгнули тучи. Но краем, осторонь. Там и грохотало и молниями цыкало, может что и пролилось. А на дорогу путников редко упали дождинки, но высохли не прибив даже пыли.
Гильда сетовала — жарища, мол, бескормица. Без того в этом краю разоренном и обезлюдевшем, никакой путевой снедью не разживешься, а теперь хоть вовсе зубы на полку. Засуха все грибы сгубила, харчиться нечем. Лукавила Гильда. Не такова тороватая сенешалева дочь, чтоб на дальнюю дорогу не заготовить муки, мяса вяленого, сала топлено и других продуктов, что летней погоды не боятся, не портятся. И заготовила в добрых мерах — мешками да бочонками, но против нутра ей наблюдать, как помалу скудеют запасы. Вон, ранее куль с мукой был неподъемен, а нынче — одною левой. Исхарчимся, а путь не близок, земля скудна и нет в ней изобилия.
— Ну нет в земле, в реке найдем. — Успокаивал Сигмонд. — Когда грибов мало, рыбы много, клюет хорошо.
Как раз и подъехали к переправе через обмелевшую речку. Хоть и раннее время на ночлег останавливаться, да утомились все по солнцепеку тащиться, пыль глотать, уморила жарища.
— Ладно, — соглашается Сигмонд. — Привал. Спешить некуда, можем и отдохнуть. Пастораль. — Говорит.
Ну пастораль, так пастораль, витязю виднее. Но место и впрямь знатное. Вон за рекой луг, трава богатая, сочная да высокая, давно такой не видали. В самый раз коней попасти, овсов поберечь. Вода, опять таки, не опротивевшее, в бурдюке застоявшееся пойло, а чистая, прохладная, свежая. Рядом роща березовая, просторная да светлая, может и грибами богата. Возле рощи холм пологий, в том холме пещера. Да не страшная драконья, добрая какая-то. И тропинка от речки к ней ведет. Не звериной лапой, человеческой стопой проторенная.
Перешли в брод, коней, сбрую поснимавши, напоили вдоволь, свели пастись под деревья. Сами остановились в тени развесистого дуба. Малыш, узнав милое сердцу его дерево, засеменил на поиски желудей. Судя по довольному похрюкиванию труды его напрасны не оказались.
Люди же к плесу направились. Хорошо в прозрачной воде поплескаться на песчаной отмели, грязь да пот посмывать. Пока Ингрендсоны на мелководье барахтались, Сигмонд на стремнину зашел и поплыл против течения. Ноддовцы не сильны в водных забавах, мало кто не тонет, не боится довериться мокрой стихии. Которые и плавают, то по-собачьи, голову выставив, руками под себя загребая. А как плыл витязь, вот такого вовсе не видели. Понять не могли: дышет ли Сигмонд, лицо в воду опустив. Право, как рыба движется, только вода кругом него бурунится, ключем кипит, пенится. Стилл, тот хорошо кролем владел, и специально, чтобы попутать своих, с противоположной от них стороны вздох делал. Потом развернулся, приблизился к лагерю, нырнул, только пятки сверкнули, и был таков.
— Ну, утоп! — Заволновались на берегу. А витязь, невидимый за блеском воды, доплыл до мелководья и, толкнувшись о дно, выпрыгнул в столбе брызг на поверхность, словно какой-то речной дух, водяной злошутливый.
— Ох, ты! — Отшатнулись в суеверном страхе Ингрендсоны.
Вдоволь нарезвившись, вернулись в лагерь. Пока Гильда тщетно искала грибы, Сигмонд мужским промыслом занялся. Поковырялся в своем мешке, изыскал нитку прозрачную, удивительную, к ней крючок приладил. Срезал гибкую ветку орешника, от листвы и паветок очистил. На тонком конце фаску прорезал, привязал нитку. Потом из сухой щепки поплавок соорудил, вот и вышло удилище. Поковырял кончиком меча легкую под одним кустом, под другим, где солнце окончательно листовую землю не иссушило, и там червя не нашлось. Забился, видать, от зноя скрываясь, куда поглубже. Свернулся клубком, слизью обволокся и спит-дремлет себе, дождей дожидается. Пойди, разыщи его. Тогда витязь пенек трухлявый расковырял, насобирал жирных паршивых короедов.
