А так жил бы себе спокойненько, воевал всласть, стрелял бы себе монстров, иногда бандитов. И в хрен бы не дул!
Я в ответ хмыкал, отшучивался, но всё чаще посещала мысль о будущем. Куда двигаться, какие должны быть цели? И как ни крутил всю ситуацию, вариант оставался один: в этом рехнувшемся мире надо устраиваться в максимально безопасном месте. И пока, на настоящий момент времени, альтернатив Корпусу я не видел. На территориях, не затронутых Аномалиями, жизнь тоже катилась под откос. По слухам, большую часть урожая просто не смогут убрать с полей по причине отсутствия топлива. Так что о грядущем голоде не говорил только тот, кому эта тема уже приелась до отвращения. И о грядущих беспорядках, соответственно, тоже. Они неизбежны, и даже тот бардак, что творится сейчас, покажется всего лишь мелкими цветочками.
Мало того, военные чины начали делить власть и территории. Начиналась смута в самых верхах. Пока без стрельбы, но куда это со временем вырулит, одному Богу известно.
А Корпус... Корпус - это тысячи крепких вооруженных мужиков, с которыми будут считаться. И Корпус вполне способен навести порядок в местах своего базирования, и, соответственно, если где и есть безопасное место для моих девчонок, то это только при нём. Так что, думал я, будем выживать пока здесь. А по окончанию первого контракта можно будет подписать следующий уже не в штурмах, а ближе к тылу. На подобные движения руководство смотрит вполне спокойно, особенно если боец просится вполне адекватный и проверенный. А “мяса” сейчас с избытком. Почему? А потому что смотрите выше - “здесь кормють и платють золотом”.
Однажды, занятый подобными мыслями, я вернулся домой вечером со службы, уставший и голодный, и не застал Алёну дома. Хотя в это время она обычно была уже в вагончике и готовила ужин, если не была на смене. Но о сменах она предупреждала заранее, или оставляла на столе записку. Она всегда готовила понемногу, в связи с отсутствием холодильника. Точнее, электричества для него.
Так как уже темнело, решил сходить в госпиталь, благо не далеко. На душе появилось смутное беспокойство. Хотя, наверное, это так начиналась та самая “эмоциональная нестабильность”, о которой говорил Кино. Плевать, решил я. Я слишком долго искал такую женщину, и мне не в ломы сбегать к Алёне на работу, чтобы удостовериться, что с ней всё нормально.
Махнув рукой вооружённым до зубов бойцам охраны, скучающим на входе в детский садик, я нырнул в полутёмный коридор. Спросил у знакомых санитарок, где Алёна. Женщины отправили на второй этаж, мол, пол часа назад там видели. Почти успокоившись пошел наверх, огибая стоящие в коридоре койки с пациентами и штабеля коробок с медикаментами, которые ещё не успели разобрать после недавнего привоза.
Алёны в ординаторской не было, в сестринской тоже. Оттуда меня вообще погнал какой-то незнакомый пожилой дядька в белом халате, мол, посторонним тут нечего делать. Покрутившись на этаже, пошел в кабинет к Маринке. Та сказала, что блондинка собиралась идти в перевязочную. Я поплёлся в другое крыло, как вдруг услышал знакомый голос и громкий стук в дверь. Завернув за угол, увидел, как доктор Игорёша сильно молотит рукой по двери в процедурную и ковыряет замок. Меня он не видел, пока я не подошёл почти вплотную.
- Не пускают? - осведомился я, с удовлетворением разглядывая побледневшую рожу с зажившими светлыми царапинами.
Тот уставился на меня как на привидение, сглотнул, и сипло спросил:
- Эээ... что?
- Алёна где? Не видел?
- Алёна?
- Ты тупой или глухой? Алёна где, спрашиваю?
Он очнулся, нервно дёрнулся, бочком и странно оглядываясь, протиснулся мимо двери и мотнул головой:
- Пойдём, она там... в ординаторской. Я покажу.
Я было двинулся следом, но пройдя несколько шагов, остановился.
- Так я же там только что был?
- Да там она, там! Она туда только что ушла!
У меня появилось чувство, что тут происходит какой-то блудняк, и я снова остановился. Тут за дверью, которую пытался открыть хирург, раздался какой-то шорох. Доктор снова взбледнул лицом, и со словами “ну как знаешь, сам тогда ищи” быстро скрылся за поворотом.
Я снова подошел к двери, и услышал еле различимый стон. Алёна!
Дёрнул дверь. Потом навалился плечом. Потом, уже паникуя, со всей дури ударил ногой в замок. Доска треснула, замок вывернуло, и дверь уперлась во что-то мягкое. Стон стал громче, я протиснулся в образовавшуюся щель и с ужасом увидел, что двери мешает открыться лежащее на полу тело в белом халате. Я взвыл, сбросил с плеча Плаксу, подхватил девушку на руки. Она была бледна, глаза то закатывались, то пытались сфокусироваться на моём лице. Нижняя губа мелко тряслась, с уголка рта стекала струйка слюны. Дышала тяжело, с хрипами. В перевязочной сильно пахло рвотой.
- Тёма... Тёмочка... Я чем-то отравилась... Голова кружится...
Объятый паникой, с девушкой на руках я побежал к Маринке, расталкивая по пути не успевших убраться с дороги больных. Маринка сама выскочила мне навстречу, испуганная моими истошными воплями. Мигом оценив ситуацию, она из соседнего помещения выкатила каталку, на которую я тут же уложил девушку. Двое санитаров тут же покатили её в зал, приспособленный под реанимацию. Пожилой дядька, который до этого выгнал меня из сестринской, оказался новым врачом-реаниматологом. Оттеснив меня плечом он поднял ей веки, поглядел зрачки, несколько раз сильно ударил девушку по бледным щекам. Её голова дёрнулась, но глаза приоткрылись и она замычала.
- Что принимала? Какие препараты? Препараты, говорю, какие принимала?!
Она тихо простонала, облизнула губы, и невнятно ответила:
- Ничего... Чай пила...
- У неё похоже на анафилактический шок, - сказал врач кому-то, - тащите по списку...
Я схватился за голову, одолевала паника. Маринка, видя моё состояние, молча и грубо вытолкала меня за дверь. Понимая, что ничем не смогу помочь, подошел к окну, и вдруг заметил, как по двору быстрым шагом идет, точнее, почти бежит Игорёша с небольшой сумкой на плече. Два плюс два быстро сложились в моей голове, пришло озарение. Доктор, ну и сука же! Это же его рук дело, гниды очкастой! И теперь он, по всей видимости, "подмотался" и "решил встать на лыжню".
Пожалев о Плаксе, оставленном в процедурной, я рванул вниз по лестнице, стремясь догнать мразь. Иначе в этих сумерках я его просто не увижу, если потеряю из вида. Вылетел из дверей, прыжками преодолел лавочки, песочницу. Около домика с больными на всю голову слониками, почти не останавливаясь
