в стены, а иногда и с глухим буханьем в двери квартир. Бруно был более осторожен, потому отстал. Наверно, именно это стало в некотором роде спасением от неприятностей, которые не желали заканчиваться.
Чародей со всего маху толкнул дверь, шваркнув ей о стену, выскочил на улицу и встал, как вкопанный.
На парадную дома на углу Морской и Речной улиц были нацелены три ружья в руках анрийских полицаев, стоявших посреди дороги, в десяти шагах от едва не слетевшей с петель двери.
— Ни с места! — крикнул один из них.
Ротерблиц едва не потерял образ воспитанного и культурного чародея второй раз за вечер. На счастье, из парадной вывалился Бруно, в потемках не разглядевший спину застывшего пироманта, и врезался в него, валя на землю. У Ротерблица вновь зазвенело в ушах, теперь уже от стука собственных зубов. Он рухнул, отбил себе ладони, ударился лбом и опять же чудом не себе расквасил нос. Бруно, истошно матерясь, навалился сверху, придавливая хоть и не большим, но все-таки весом.
Нервы у полицаев оказались не настолько крепкими, насколько следовало быть. То ли от неожиданности, то ли от испуга, то ли просто потому, что сперва стреляй, а потом думай, одно из ружей сверкнуло вспышкой воспламеняющегося на полке пороха, и грянул выстрел. За ним выстрелил и второй полицай, а затем и третий. Пули просвистели над самой макушкой Бруно и выбили из облицовки дома каменную крошку.
Ротерблиц поднял голову. Увидел в рассеивающемся сизом дыму, как полицаи взялись перезаряжать ружья. Глаза чародея яростно сверкнули.
Он извернулся, вслепую ударил локтем, заехав лежавшему на нем Бруно то ли по уху, то ли по зубам, и скинул с себя. Ободранные и отбитые о камень ладони жгло, на лбу набухала шишка. Взор застлала красная пелена злобы и ярости.
Пиромант вскочил, не чувствуя боли. В ладонях вспыхнуло пламя.
— Колдун! — вскрикнул кто-то из полицаев.
Ротерблиц оскалился, швыряя огонь в слишком наблюдательного стража правопорядка. Огненный шар прошипел в паре дюймов от его виска. Полицай истошно завопил от ужаса, упал на дорогу, роняя ружье и шомпол.
Один из полицаев оказался явным отличником строевой подготовки, наверняка вымуштрованным автоматом при ружье, прошедшим горнило войны, — успел зарядить мушкет, вскинуть и прицелиться. Ротерблиц швырнул в ответ огнем. Пламя пылающей лужицей разлилось возле его полицая. Он отскочил, дернул спусковой крючок. Снова сгорающий затравочный порох, вспышка, облака дыма, свист пули и звон бьющегося стекла.
Инстинктивно пригнувшийся пиромант вытянулся, сложил перед собой ладони, выдувая яркую струю бешеного огня, осветившую улицу ярче солнца. Полицай нырнул и покатился по дороге вправо, отрывисто вопя и срывая с себя вспыхнувший кивер.
В третьего полицая Ротерблиц послал огненную волну, отсекая тому дорогу по Речной улице, и пару огненных шаров. Страж порядка шлепнулся на задницу и попятился, ловко перебирая руками и ногами. Пиромант погнал его на Морскую, отмечая путь огненными плевками на мостовой.
Первый успел опомниться, полз вправо с ружьем.
— Куда⁈ — взревел Ротерблиц, швыряя в него пламя.
Полицай взвизгнул, откатился от разлившейся по дороге обжигающей кожу и опаляющей волосы огненной лужи. Несколько огненных стрел, шипящих над головой и у затылка, прибавили ему скорости.
Ротерблиц выбежал на середину дороги, зашвыривая полицаев огнем. Будь он типичным пиромантом, он не думал бы о последствиях и бил на поражение. Это гораздо практичнее и менее затратно: три-четыре огненных шара — и проблема решена, если, конечно, не смущают вопли сгорающих заживо людей. Однако Ротерблиц всегда думал о последствиях. Это когда-то делало его плохим, нетипичным пиромантом, зато отличным магистром-следователем Комитета Следствия, чтобы там ни говорил де Напье.
Чародей почти выгнал служителей закона на Морскую улицу, не давая им поднять головы, как вдруг из-за угла дома напротив высунулся еще один, прицелился и выстрелил. Через миг Ротерблиц осознал, что полицай промахнулся, однако из-за угла выглянул и пятый. Этот мог бы и попасть. Просто исходя из сухой статистики.
Ротерблиц коротко замахнулся и швырнул пару огненных стрел в угол дома. Одна растеклась по стене жидким пламенем. Вторая задела полицая, оказавшегося слишком смелым или отчаянным. Рукав шинели загорелся. Полицай закричал, бросая ружье, принялся сбивать пламя, отчего оно разгоралось лишь ярче. Полицай упал, принялся кататься по земле. Кто-то крикнул, чтобы дурень скидывал шинель.
Ротерблиц стиснул зубы от душившей его злобы. Угораздило же легавых оказаться не в то время и не в том месте. А может, их привели жандармы?..
Чародей сложил перед собой ладони, сосредоточился, вкладывая в удар много силы, и резко раскинул руки в стороны. Морскую от Речной отделила разбегающаяся от дома до дома стена огня. Ротерблиц присел, выбрасывая еще силы, и распрямил ноги, воздевая руки к небу. Огонь яростно взвился аж до вторых этажей. В реве пламени послышались крики и призывы к богу.
Пиромант покачнулся. Голова закружилась, в глазах поплыло. Он потряс головой, дал себе пару звонких пощечин, чтобы взбодриться. Мельком огляделся. В окнах виднелись силуэты разбуженных людей.
Речная улица представляла собой инфернальное зрелище. Не хватало только пляшущих чертей. Ротерблиц шмыгнул носом и горько усмехнулся.
— Вставай, чего разлегся! — хрипло бросил пиромант, потянув Маэстро за шкирку.
Они почти добежали до конца Речной улицы. Оставался всего один дом до пересечения с Береговой, или Заводной, или Обводной… в общем, какой-то, непременно связанной с водой, потом еще минут пять ходьбы, чтобы упереться в набережную Зайхтбаха. Чародей рассчитывал, что стена огня охладит пыл полиции. Если же нет, то оббегать придется долго — сквозных дворов здесь не имелось, насколько знал Ротерблиц. Можно было бы и сбавить темп, но оба испытывали желание оказаться как можно дальше от Речной и как можно быстрее.
Ротерблиц бежал не оборачиваясь. Позади загнанной лошадью хрипел Бруно и громыхал башмаками, из последних сил стараясь не отставать. Они вылетели на перекресток, Чародей за два или три шага проскочил улочку с водным наименованием и вдруг услышал вскрик, шум падающего на землю тела.
Он резко обернулся.
Бруно лежал на мостовой и сдавленно матерился. Над ним возвышался человек, сбивший его с ног. Ротерблиц не стал раздумывать, кто это. Коротко размахнулся, вызывая в ладони огонь, и уже почти метнул его, но тут краем глаза заметил в полутьме движение. Чародей резко обернулся на огненную вспышку и разрубил летящий в него огненный шар ребром ладони, осветив улицу пламенной чертой. Ответ был рефлекторным. Ротерблиц даже не рассмотрел нападавшего, но спустя секунду хорошо расслышал. Первый огненный шар попал тому в лицо. Второй, гораздо мощнее, охватил его полностью, поджигая одежду. Человек заорал. Побежал. Упал на дорогу и начал кататься, чтобы сбить пламя. Орать не прекращал.
Ротерблиц повернулся ко второму, поднимая руку для броска, и замер на долю секунды. У нападавшего был пистолет, дуло которого смотрело в чародея.
Прогремел выстрел.
Ротерблиц швырнул огненный шар.
Шар кометой пролетел возле самого уха стрелка. Однако тот все равно застонал, выпучив глаза и хватая ртом воздух, зашатался, выронил пистолет и упал. Чародей для верности ощупал себя, посмотрел на ладони — крови не было. Опустил взгляд — дырки от пули тоже.
Бруно сидел на земле, широко раскинув ноги, в обеих руках сжимал пистолет. Вокруг него рассеивалось сизое облако порохового дыма.
— С-ссука… — выдавил из себя Бруно, опуская пистолет.
Ротерблиц многозначительно хмыкнул. Глянул на второго — тот уже не издавал звуков и не двигался, догорая, словно на погребальном костре, и наполняя ночной воздух вонью горелой плоти.
Чародей подошел к Бруно и протянул руку.
— Спасибо.
Маэстро молча уставился на него с полным безразличием.
— По потерянной невинности предлагаю скорбеть позже, — сказал Ротерблиц. — А сейчас надо где-нибудь, хм, залечь на дно.
Бруно взялся за его руку.
— Я знаю, где, — произнес он, оказавшись на ногах. — Давай за мной.
Он шагнул и болезненно скривился.
— Эти туфли… — прошипел он. — Эти сраные боты меня угробят!
* * *
— Кто это был-то? — спросил Бруно, хромая по дороге с видом артэмского мученика, сносящего все пытки и издевательства язычников.
— Хм,
