недоверчиво повторил Ротерблиц. — «Сон забвения»?
Медленно действующий яд, безболезненно убивающий за неполный час. Человек просто впадает в сон и уже не просыпается, теряя полную чувствительность к чему бы то ни было. Противоядия от этой отравы нет. «Сном забвением» его называли потому, что яд очень быстро разрушает мозг, чтобы даже опытный некромант не смог развязать язык покойнику, который не хочет проболтаться. Хал-нисиан был известен со времен каритатисов, пришел из Этелы со многими другими саабиннскими знаниями, однако точной рецептуры никто не смог составить до сих пор даже в Ложе. Яд был заоблачно дорогим, использовался только в исключительных случаях.
— Ты уверен? — без особой надежды уточнил чародей.
Сигиец молча сунул ему под нос тряпку, на поверку оказавшейся куском оторванного рукава. Ротерблиц с сомнением покосился на нее, но все же взял и обнюхал. Не сразу, но все-таки различил слабый запах, отдаленно напоминающий миндаль и корицу. Лично с хал-нисианом Ротерблиц никогда не сталкивался, знал лишь теорию, в которой одним из признаков яда упоминались запахи специй.
— Как давно он его принял?
— Не знаю, — сказал сигиец. — Вероятнее всего, когда бежал.
— Или перед нашим приходом.
— Не исключено. Но маловероятно.
— Блядь! — рявкнул Ротерблиц и швырнул тряпку на землю.
Он вскочил, совсем забыв о высоте подвала. Боль в макушке разъярила настолько, что захотелось или спалить, или хотя бы отвести душу на доживающем последние минуты писаре.
Сигиец опустился перед сидящим на колено, завел левую руку за спину и достал из-под плаща кинжал, раскрутил его на пальцах. Поднял лицо пленного правой рукой, обхватил большим пальцем и мизинцем за щеки, положил средний на лоб, а указательный и безымянный на глаза.
— Что ты задумал? — растерянно спросил Ротерблиц.
Сигиец повернул к нему голову, блестя серебряными бельмами.
— Ты хочешь знать, что он знает?
Ротерблиц растерялся еще больше.
— Да, но…
Кинжал сверкнул в тусклом свете огарка свечи. Писарь вздрогнул и сразу умер от точного удара в сердце.
Что произошло дальше, Ротерблиц не смог бы объяснить даже себе при огромном желании. Сигиец постоял в тишине, держа ладонь на лице покойника, затем начал медленно отнимать ее. Напряженные пальцы заметно подрагивали. Вдруг он сжал кулак, словно хватал что-то, продолжая подносить руку к сосредоточенному лицу. Кулак трясся от натуги. Финстер стиснул зубы, оскалился, широко распахнул глаза. Ротерблиц заметил, как серебряная гладь бельм помутнела, пришла в движение. Сам того не желая, чародей перешел на второе зрение и раскрыл рот — сигиец в буквальном смысле держал ауру писаря в кулаке, словно пустую пижаму, и не менее буквально вытягивал из мертвого тела. Вдруг рванул ее со всей силы, подбросил, аура зависла бесформенным облаком и двумя струйками невесомого дыма втянулась в пустоту на месте сигийца, растворяясь и исчезая в ней.
Ротерблиц попятился, тяжело сглатывая. Было в увиденном противоестественно все. Будь чародей чуть глупее и менее образованным, он уже шептал бы дрожащими губами что-нибудь про дьявола. Однако он даже в критические моменты не давал суевериям брать верх. Чародей отошел к лежаку, на котором сидел Бруно, смотревший на происходящее со странным выражением лица, как будто какая-то старая догадка наконец-то подтвердилась.
Ротерблиц посмотрел на него, посмотрел на сигийца, который уложил мертвого писаря вдоль стены, тяжело сел на колени, расправил напряженные плечи и судорожно вздохнул. Его шею спазматически дернуло до хруста. Раз, другой. Шляпа слетела на землю. В следующий раз сигиец вывернул голову настолько неестественно, что чародей не на шутку испугался. Бруно просто выматерился, привстав с лежака, но упав обратно. Не считая тяжелого, шумного дыхания, сигиец не произносил ни звука. Оттого происходящее с ним выглядело еще жутче.
— Что с ним? — шепнул Ротерблиц.
— А я знаю? — зло откликнулся Бруно.
— Ты же его друг-приятель!
— Да я впервые вижу, чтоб его так крючило!
Финстер сидел, упираясь напряженными руками в колени. Мышцы на побелевшем, обескровившем лице бешено и конвульсивно сокращались. Финстер корчил пугающе-нелепые рожи, то скрипел зубами, то скалился, тряс и рывками вертел головой из стороны в сторону.
Ротерблиц осторожно шагнул к нему, не понимая, зачем это делает, и почти подошел. Сигиец неожиданно раскрыл глаза, вскинул руку. Чародея слабо толкнуло волной грубой силы, и он послушно отступил, бледнея. Увидел глаза сигийца всего на миг, но этого хватило, чтобы разглядеть в движении заполняющей их белесой мути нечто такое, чего увидеть вновь больше не захотелось бы никогда.
Сигиец снова впился в колени трясущимися руками, состроил жуткую гримасу, скрипя зубами, издал низкое, утробное рычание. Лицо исказилось, на него словно надели фантомную маску. Сигиец задрал голову, на шее и на висках вздулись вены. Он привстал, вытягиваясь, засипел. Ротерблицу показалось, что Финстера от перенапряжения или сломает, или взорвет.
Но нет. Его вдруг сильно тряхнуло, он замер, хрипнул сквозь зубы и медленно осел, тяжело дыша. Голова склонилась к груди, сигиец качнулся, подался вперед с явным намерением упасть. Ротерблиц рванулся поддержать, но так и остался на месте — Финстер вздрогнул и сел ровно. Расправил плечи, глубоко вздохнул и задышал ровно. Открыл глаза.
Взгляд был привычным — равнодушным, проницательным и холодным, словно ничего не произошло.
— Это, бля, что такое было⁈ — крикнул Бруно, встав рядом с чародеем.
Сигиец ответил не сразу. Голос несколько изменился — был живее обычного.
— План, разработанный куратором ван Бледом. А может, не им, не уверен. Всех подробностей я все равно не знаю. Четыре дня назад он выбрал меня для проведения тайной операции, лично проинструктировал и выделил средства… на случай непредвиденных обстоятельств…
Ротерблиц переглянулся с Бруно. Обоих эта перемена настораживала, если не сказать пугала, и у обоих были схожие мысли, однако озвучивать их они не собирались. Чародей задумчиво нахмурился.
— Какой-какой план? — прервал он сигийца, и тот послушно умолк. Некоторое время молчал, прикрыв глаза, словно читал что-то внутри себя.
— План по поимке предателя. Тебя.
Чародей оторопело уставился на Финстера. Ему даже показалось, что обычно каменную физиономию исказила пренебрежительная ухмылка.
— На прошлой неделе магистр ван Блед сменил бывшего куратора нашей группы, — охотно продолжал сигиец. — Он неприятный человек, заносчивый и самовлюбленный, но неглупый. И с его появлением мы наконец-то начали действовать, а не только ждать неизвестно чего. Куратор собрал нас и объявил, что в партии уже продолжительное время работают двойные агенты и ему, куратору, наконец-то удалось вычислить одного из них. Тебя, Франц Ротерблиц, — сигиец прямо посмотрел на чародея горящими от ненависти глазами. — Ты предал наше дело и продался врагам революции!
Чародей напряженно молчал, сжимая кулаки. Взгляд Финстера потух.
— Значит, меня раскрыли… Хм, интересно, как давно?
— Как только Машиах увидел тебя, — сказал сигиец привычным механически-равнодушным голосом.
Ротерблиц недоверчиво покачал головой.
— Я с ним ни разу не встречался.
— Это не значит, что он не встречался с тобой. Ты мог с ним разговаривать и не подозревать этого. Машиах заполучил частицу биртви и способность забирать сули́. Однако он исказил биртви, поэтому вместе с сущностью человека может принять и его облик.
— Хм, как полиморф-иллюзионист?
— Иллюзионист меняет лишь внешность. Машиах полностью становится тем, кого поглотил. Даже я не отличу его от обычного человека. Только почувствую его присутствие.
— Если он, хм, — Ротерблиц потер наморщенный лоб, — знал, что я двойной агент, почему сразу не избавился?
— Потому что использовал тебя в своих интересах, — сказал сигиец. — Теперь ты стал ему не нужен. Он уже пытался тебя убрать. На прошлой неделе. На квартире Карла Адлера. Это он через свою тоджину направил меня туда. Я должен был тебя убрать.
Ротерблиц должен был сильно удивиться, но не удивился. Хоть сколько-нибудь. Наверно, непробиваемое спокойствие сигийца все же было заразительно. А может, давала знать о себе усталость.
— Но ты этого не сделал, — сказал Ротерблиц, скрестив руки на груди. — И сломал Машиаху все планы.
Финстер молчал, думал.
— Нет. Заставил их скорректировать.
Бруно неразборчиво забормотал и, прихрамывая, поплелся обратно к лежаку.
— Так-так, — Ротерблиц нетерпеливо притопнул ногой. — И что же там, хм, с этими планами?
Сигиец глубоко вздохнул и ушел в себя. А потом заговорил, и чародей невольно покосился на тело мертвого писаря. Не считая торчащего из груди ножа и натекшей крови, он лежал с каким-то торжественно-насмешливым выражением лица. Словно победил, а не исчез
