Андрей Бондаренко - Зеркала Борхеса

Алекс, морщась от вновь проснувшейся – во всех составных частях организма – боли, осторожно склонился над высоким лодочным бортом, намериваясь плеснуть в лицо несколько пригоршней прохладной морской водицы. Но уже через секунду он резко отшатнулся от борта и торопливо отдёрнул руку – примерно в двух с половиной метрах от шлюпки спокойную морскую гладь уверенно, нагло и вальяжно разрезал чёрный треугольник акульего спинного плавника.

«Да, что же это такое творится-то, мать вашу морскую развратную!», – позабыв про данное минуту назад обещание, от души возмутился рассерженный внутренний голос. – «Жрать нечего, пить нечего, всё тело покрыто синяками, ссадинами и волдырями от ожогов. Так нет же, кому-то и этого показалось мало! Вот, ещё и голодных акул подбросили, засранцы могущественные. Знать, для полного и окончательного счастья. Теперь даже и не умыться… У-у, заразы отвязанные!».

На этот раз Алекс был полностью согласен со своим беспокойным и, зачастую, непоследовательным внутренним голосом. Поэтому, когда наглый акулий плавник вновь возник рядом с лодкой, он сразу же вытащил из-за широкого кожаного пояса пистолет, взвёл тугой курок и влепил морской хищнице свинцовую пулю в голову. Вернее, в то место, где эта безобразная голова, скрытая светло-зелёными водами, должна была – по его нехитрым расчётам – находиться.

Судя по тому, что акула тут же ушла под воду и больше вблизи шлюпки не появлялась, он, всё же, попал. Хотя, скорее всего, это было совсем и неважно.

Звук от произведённого пистолетного выстрела оказался неожиданно громким. Чуткое утреннее эхо тут же подхватило его, старательно и многократно усилило, клонировало – совсем без счёта, и запустило гулять – на все четыре стороны…

А минуты через две-три после того, как эхо окончательно успокоилось и затихло, с северо-восточной стороны донёсся едва слышный звук ответного выстрела. Пушечного – так, по крайней мере, объявил оптимистически-настроенный внутренний голос.

Впрочем, радоваться Алекс не спешил: над морем по-прежнему царил полный штиль, следовательно, ждать скорого прихода парусного судна (семнадцатый-восемнадцатый век, как-никак), не приходилось, а сил, чтобы полноценно грести на звук ответного выстрела, у него – просто-напросто – уже не было.

Вскоре навалилась коварная дневная жара, жажда безжалостно засыпала горло – до самых запёкшихся губ – колючим и раскалённым песком. Алекс, обливаясь противным холодным потом, скорчился на лодочном дне, тщательно прикрывая голову руками и старательно изображая из себя двухмесячный человеческий эмбрион, беззаботно дремлющий в уютной материнской утробе. Скорчился и – неожиданно для самого себя – уснул.

А может, и не уснул, а потерял сознание. Или же умер…

Он проснулся (пришёл в себя, воскрес?), от достаточно сильной боковой качки.

«Слава Богу, ветер…», – едва слышно прошелестел в голове слабый и беспомощный внутренний голос. – «Это, братец, очень-очень хорошо. Просто замечательно и бесподобно… Во-первых, жара обязательно спадёт. Во-вторых, на небе могут появиться дождевые тучи. А тучи – это великолепно! Из них же иногда льётся водичка. Вода… Стоп! Что это такое – под ладонью правой руки? Это же, это же… Простыня!».

Алекс открыл глаза и торопливо поднёс к ним кулак правой руки – вместе с крепко-зажатым в нём куском светло-серой льняной ткани.

– Так его и растак, да с тройным перехлёстом в печень кальмарову, – вырвалось непроизвольно.

– Амадей, немедленно прекратите так грязно и неприлично выражаться! – весело возмутился звонкий, смутно-знакомый женский голос. – Вы же, всё-таки, не боцман с затрапезного пиратского брига, а, наоборот, благородный странствующий идальго. Бескорыстный и наивный искатель приключений, так сказать…

– Аннабель, это ты? – внимательно всматриваясь в девушку, стоявшую возле его кровати (то есть, возле корабельной койки), удивился Алекс. – Мне это, часом, не снится?

«Она самая», – не дожидаясь ответа, настойчиво зашептал искренне-обрадованный внутренний голос. – «Никаких сомнений. Рыжие задорные кудряшки, шальные зелёные глаза, смешливые ямочки на смуглых щеках. Только одета на этот раз поскромнее: не в мужской шкиперский наряд, а в обыкновенное женское платье. Уточняю, в нарядное и сильно-декольтированное платье, что немаловажно… Это, что же, братец, получается? Оказывается, что в Стране Грёз сны могут пересекаться между собой? В том плане, что могут быть «наполнены» одними и теми же персонажами? Интересное такое кино…».

– Не снится, – приветливо улыбнулась Аннабель. – Рада видеть тебя, доблестный кабальеро Диего Амадей Буэнвентура-и-Гарсия. Хорошо выглядишь, – смешливо прыснула. – В том плане, что будешь хорошо выглядеть, если тебя, обормота беспокойного, хорошенько подлечить, старательно отмыть, вволю накормить-напоить и приодеть в приличную одёжку.

– А как ты здесь оказалась? – принялся бестолково сыпать вопросами Алекс. – Одна? А где дон Борхео, капитан Зорго и дожденосная птица Шань-янь? Мы сейчас находимся на борту «Короля»? А где конкретно находимся? В каком конкретном море? И, вообще…, – потерянно замолчал, а потом, вздохнув, добавил: – И, вообще, я ничего не понимаю. Ну, из знаменитой и нетленной серии, мол: – «Что? Где? Когда?». Совершенно ничего…

– Бедненький, – сочувственно покачала головой девушка.

«Заметь, братец, сочувственно!», – не преминул прокомментировать наблюдательный внутренний голос. – «Безо всякого ехидства и язвительности. И это навевает… э-э-э, определённые надежды. Надежды – на что? На то самое, о чём ты, бродяга мечтательный, и подумал…».

– Значит, милый сеньор Буэнвентура, ты слегка запутался? Бывает, конечно. Что же, попробую прояснить – в первом приближении – ситуацию… Мы с тобой сейчас находимся на борту трёхмачтового фрегата «Луиза». Удивляешься, что такому серьёзному кораблю присвоено нежное и легкомысленное женское имя? Причём, даже не королевское? Ничего странного и сверхординарного. Просто здешний капитан так обожает собственную драгоценную жёнушку, что пошёл на некоторые нарушения суровых морских традиций… А бриг «Король» сейчас благополучно отстаивается в порту Сан-Анхелино. То бишь, подвергается всестороннему ремонту после последнего знакового плавания к острову Ямайка, сопровождавшемуся различными серьёзными катаклизмами. Природными, в том числе… Естественно, что и твой закадычный дружок Зорго остался при своём любимом кораблике: надзирает, руководит, лично борта конопатит, ну, и так далее. Все пылинки сдувает, если зрить в корень… Дожденосная птица Шань-янь? Конечно, улетела. За достойное выполнение задания ей полагалась свобода… Теперь по событиям вчерашнего утра. Да-да, вчерашнего. Не перебивай, пожалуйста. Итак, на вчерашнем туманном рассвете мы услышали отголосок далёкого выстрела. Естественно, засекли направление, откуда упомянутый отголосок прилетел, пальнули в ответ из носовой пушки и насторожились. Почему, интересуешься, насторожились? Просто места тутошние такие – мрачные, неприветливые и откровенно-мутные. Всего можно ожидать. Всего-всего-всего… Говоришь, что на тебя пыталась напасть голодная акула? Отбился? Молодец. Скажу по большому секрету, что здесь водятся такие… м-м-м, неадекватные существа, по сравнению с которыми даже самая большая и злобная акула покажется тебе мирной и славной рыбёшкой… Ладно, продолжаю повествование. Потом задул лёгкий ветерок, туман постепенно рассеялся. Подняли паруса, двинулись в нужном направлении и засекли одинокую шлюпку, беспомощно болтавшуюся на мелких волнах. Короче говоря, обнаружили в шлюпке одного старинного знакомца, находившегося в бессознательном состоянии, подняли его на борт «Луизы», напоили водичкой. То, сё… И тут я, врать не буду, немного испугалась и даже слегка запаниковала. Почему? У тебя, Амадей, был сильный жар, и пузыри от ожогов (вместе с синяками, ссадинами и ушибами), наблюдались по всему телу. Что делать? Ну, не сильна я в делах медицинских, каюсь. Но дядюшка Борхео успокоил, достал из походного саквояжа керамическую баночку с каким-то целебным китайским кремом, да и намазал тем лечебным составом – с ног до головы – приболевшего кабальеро… Что это ты, отважный идальго, так засмущался? Не подумай ничего лишнего. Я девушка приличная и при этом интимном действе, конечно же, не присутствовала. То бишь, целомудренно потупив глаза, вышла из каюты… Что было потом? Жар у найденного в море путешественника вскоре спал. Ожоги и ссадины – буквально-таки на глазах – начали подживать и затягиваться. Синяки побледнели и уменьшились в размерах. Пришёл глубокий и целительный сон… А сейчас ты, заметно посвежевший и отдохнувший, проснулся. Глаза блестят, румянец играет – сквозь лёгкую щетину – на щеках. Однозначно, выздоровел. Вот, собственно, и всё. Доклад закончен.