Фон Зайндель впился взглядом в нечёткие чёрно-белые фотокарточки, как волк в горло телёнку. На них было изображено лесное поселение, снятое с большой высоты.
— Почему пилот не опустился ниже, здесь же ни черта не разобрать?
— Боялся зениток.
— Зениток, — сказал, как плюнул генерал-полковник, повторив за подчинённым. Потом вспомнил фотографии копий, которые торчали из обшивки нескольких самолётов, вернувшихся после бомбёжки леса, парочку из них он даже подержал в руках, и скривился. — Варвары и унтерменши, воюющие дикарским оружием. Дьявол! — он ударил кулаком по столу, не сдержав бешенство. — И при этом уничтожают самую совершенную технику! Как такое возможно? — с минуту он тяжело дышал, приходя в себя после вспышки злости, перебирал фотографии, потом поднял взгляд от них и посмотрел на заместителя. — Майор Дейс, лагерь бандитов уничтожить сегодня. Стереть его с лица земли. Фотографии одной большой воронки на его месте хочу видеть на этом столе уже этим вечером.
— Так точно! — тот щёлкнул каблуками и вытянулся в струнку. — Но мне нужен ваш приказ на использование авиации.
— Через полчаса он у вас будет.
Конец интерлюдии 1
Интерлюдия 2
— Вилли, ты не поверишь, что нашли мои люди! — с таким заявлением ввалился в комнату к своему коллеге и командиру обер-лейтенант СД Иоганн Векерсс. В руках у него был пухлый портфель из коричневой кожи с начищенными латунными пряжками и защёлками.
Капитан Вилли Эринкерх посмотрел на гостя с плохо скрываемым раздражением и лёгким интересом. Вот уже который день их следственная группа работает в Лепеле. Вместе с ними ведут своё параллельное расследование офицеры из ГФП и гестапо. Правда, последние больше заняты арестом первых попавшихся русских с последующим выбиванием из них показаний. К чести коллег «мясников», стоит заметить, что это они выловили в городе почти всех евреев, сбежавших из гетто, а также арестовали горожан, которые их укрывали или оказали помощь. ГФП действовали тоньше и контактировали в основном с армейскими подразделениями, почти ничем не делясь с остальными следственными группами. Впрочем, все поступали также. Слишком многое стояло на кону в случае удачи, и делиться этим никто не желал.
— Что там?
Перед тем, как дать ответ, обер-лейтенант вынул из портфеля большой незапечатанный конверт из серой упаковочной бумаги. Из него достал несколько фотографий и протянул их собеседнику. На нечётких фотографиях, явно сделанных в тёмное время суток, стояла группа людей в военной форме. На каждой всегда присутствовали двое: немецкий офицер и мужчина в сильно заношенном советском обмундировании. На двух фотокарточках можно было хорошо рассмотреть их лица. Рядом с ними были другие, но каждый раз они менялись. Вот на этой, что сверху в пачке, рядом с русским военным и немецким капитаном стоят двое солдат в белых маскхалатах и с ППШ за спиной, чуть в стороне ещё двое мужчин в рванных советских ватниках и галифе. Если бы не свет от двух тусклых лампочек на заборе из жердей и колючей проволоки, то вряд ли удалось бы всё это рассмотреть. На другой фотографии вместо солдат в белом камуфляже присутствовали трое красноармейцев в ватнике и шинелях с винтовками СВТ. На третьей был всего один красноармеец, но в командирской шинели, каракулевой шапке и с немецким пистолетом-пулемётом. На последних трёх фотокарточках всё тот же советский офицер с трофейным оружием сначала передавал немецкому капитану свою командирскую сумку, а затем принимал от того какой-то внушительный пакет, размером в три-четыре книги.
— Кто это и где происходит? — поднял взгляд от фотографий Вилли и посмотрел на гостя.
— Судя по забору — это территория лагеря для военнопленных, откуда был совершён побег. Я уже побывал на месте и нашёл это место. Сверил — всё точно. Капитан — это начальник станции. А тот русский в обносках — это советский майор Иван Фёдорович Кулебякин. Он попал в плен в конце августа, когда выходил из окружения. Остальных установить не удалось, но уверен, что это русские солдаты из партизанских отрядов. А ещё скажу, — обер-лейтенант сделал паузу и сказал, как припечатал, — что это предательство. Вот почему партизанские отряды так нагло действовали, а затем уходили от патрулей и облав, а мы несли огромные потери и не могли их поймать. И успешность побега с разгромом наших батальонов, отсюда же.
— Откуда фотографии?
— Нашли в тайнике в кабинете заместителя начальника станции. Сам заместитель был обнаружен убитым в кабинете капитана. В момент обнаружения никто этому не придал особого значения, так как убитых оказалось слишком много… слишком много для одной ночи, — на последней фразе голос немца дрогнул. Для него оказался очень морально тяжёлым вид сотен трупов соотечественников в заброшенном кирпичном здании, которое отвели под временный морг. — После находки, к слову совсем случайной, я лично отправился осматривать его тело, а потом отправил на вскрытие. Убит он был двумя выстрелами из пистолета, в сердце и голову. Вторая пуля была пущена, чтобы его добить. Предположительно стреляли из «вальтера». Кстати, начальник станции всеми характеризуется как меткий стрелок и любитель добивать раненых врагов в голову. Часто носил с собой «вальтер».
— Его нашли? Хоть какие-то следы?
— Нет, ничего, — отрицательно мотнул головой Иоганн. — Вся информация на момент вечера перед побегом русских. В квартире у него пусто, все вещи вывезены. Соседи ничего не могут сказать: когда уезжал, приходил ли в тот вечер к себе, был ли кто-то у него ещё. Мы взяли русскую женщину, с которой он имел постоянную связь, но она ничего не знает о втором дне своего сожителя, ну или пока молчит об этом. Ничего, если это так, то её вскоре сломают и выпотрошат вплоть до воспоминаний о родовых криках во время своего рождения.
— В тайнике что-то ещё было?
— Только плёнка с кадрами. На ней те же фотографии, просто их там больше, — обер-лейтенант не стал уточнять, что нашёл тайник его помощник, который заинтересовался пеплом от бумаги рядом с мёртвым телом заместителя начальника железнодорожной станции. Но…
— Но? — Эринкерх недовольно посмотрел на подчинённого. — Иоганн, я не люблю эти театральные паузы. Ты в армии, в конце концов, а не на подмостках! — дал он небольшую волю своему гневу.
— Прошу прощения. Я решил копнуть дальше и вот что нашёл на этот момент, — он вынул из портфеля лист бумаги, исписанный синими чернилами с одной стороны практически полностью, протянул его капитану и пока тот знакомился с содержимым, кратко доложил. — Его я нашёл в сейфе штурмбанфюрера Латке. Это рапорт штабсинтенданта Ганса Мейера. В своём рапорте он докладывает о подозрениях в адрес начальника станции, указывает на явную связь его с подпольем и партизанами, мягкое отношение к военнопленным, разрешение передачи тем продуктов и одежды со стороны местных жителей. Причём гестаповец точно читал этот документ, даже имеется резолюция на бумаге. Уверен, что экспертиза покажет его руку, а не подделку.
— Это даёт нам кое-что интересное, — задумчиво произнёс Вилли Эринкерх. — Дата стоит почти трёхнедельной давности.
— Ага, — Иоганн расплылся в широкой улыбке. — Местное гестапо село в лужу.
Офицеры СД почти одновременно и одинаково довольно ухмыльнулись. Им теперь было что отправить в Берлин и указать виновника происшествия, про которое дошло аж до столицы Германии. Шутка ли — побег военнопленных привёл к гибели сотен военнослужащих и ранению ещё большего их числа. А на это известие легло новое: уничтожение бомбардировщиков в полном составе на аэродроме под Витебском. И есть основания полагать, что эти два события тесно связаны между собой.
Предательство одного и головотяпство (или предательство?) второго из местных вояк было куда как понятнее для сотрудников СД, чем всё то, с чем они сейчас работали. Даже подняло им настроение и желание работать дальше. Тут хотя бы ясно куда двигаться и что предпринимать. Другое дело — это читать рапорты про вервольфов, невидимых убийц, беспробудный сон часовых и так далее. Среди рядовых, выживших во время ночной бойни несколько дней назад, та ночь получила особенные названия: Лепельская Ночь и Ночь Вервольфов.
