— Совсем тяжко придется алайнам, — вздохнула Вилея. — Выдюжат?
— Да они их прихлопнут, как мух! — с уверенностью ответил Ултер. — Там же и Столхед Воительница, и диду Гимтар туда собирался… И Хоар с чернобурочниками, и пайгалы с твоим дедом и отцом… Они их в бараний рог скрутят!
Услышав про Вутца и отца, Вилейка нахмурилась и замолкла. Узенькая тропка петляла меж темных еловых стволов, уводя беглецов из опасных земель северян. С каждым шагом родной Дорчариан становился все дальше и дальше, но Ултер старался об этом не думать. Чтобы не грустить, наследник пытался представить перед глазами карту Арратоя и вспомнить — куда же лежит их путь? Кто живет за землями северян?
Они шли долго и еще не раз ночевали в лесу, крепко прижавшись друг к другу. В чудесной котомке, которую умница Вилея стащила с вражеского пира, нашлось и огниво. Теперь по ночам Ули в ямках и в камнях разводил небольшие костерки, пряча их от чужих глаз, как учил Хоар. Жаль, снедь в котомке кончалась очень быстро. А еще Ултеру сильно не хватало клинка. Он в очередной раз вздохнул, вспомнив красивый отцовский подарок, и в который раз пообещал отобрать клинок у гадкого Черноуха, который обижал Вилею.
Вилея поведала, что за горами живут дубовичи-толгувы, дядюшка Вутц в молодости добирался и до них. Еще Вилея сказала, что дубовичи — дальние родичи северян, а язык у них один на всех. «Правда, — задумчиво добавила Вилея, — у них вражда, они тоже целыми днями с дикарями воюют». Но Ули неведомые дубовичи-толгувы все равно не понравились — ну их, этих родичей северян. Ултер решил найти убежище подальше от всех: пещерку или охотничий шалаш. Отец с диду обязательно расколошматят северян и тогда можно будет вернуться. А пока нужно всего лишь переждать.
Замысел Ули — жить вместе в уютной пещерке — Вилее понравился. Она даже перестала грустить и опять повеселела. Стала болтать без умолку, как и прежде, и Ултер стал подумывать, что идея жить вместе не очень-то и верная. Но куда деваться? Они шли по тропе, которая бестолковым щенком металась от горной дороги к речушке и обратно, и поглядывали вокруг. А вдруг заприметят удобную пещерку!
А следующим утром все и случилось. Ночевали, как и прежде, под елью. Мохнатые лапы спускались до самой земли, прячась под мхом. В убежище было сухо и уютно: ни снега, ни дождя под надежным укрывищем отродясь не было. Поглодав вымоченную в воде сушеную рыбу, усталые путники завалились спать у маленького бездымного костерка.
Проснулись на рассвете от звука чужих голосов. Вдали громко перекликивались северяне. Затрещали ветви в перелеске неподалеку, и Ули вскинулся. Он сгреб лесную подстилку в кострище, наскоро замел следы ночлега и подхватил котомку. Рядом прижалась к стволу собранная Вилея. Ули прижал палец к губам и показал глазами вверх. Вилейка кивнула, подхватилась и уцепилась за ветки над головой. Ули полез следом.
Они успели подняться совсем невысоко, как внизу послышался гомон дикарей. Беглецы замерли. Сверху виднелась дорога, по которой неторопливо двигался отряд. Десяток на низкорослых лошадках крутился по дальним склонам, прочесывая кустарники. А по перелеску между речушкой и дорогой растянулись следопыты-северяне.
Ули и Вилея затаили дыхание, когда перед их елью показалось сразу трое дикарей. Облезлые, с длинными нечесаными патлами и разрисованными лицами. Покрутив головами, они двинулись дальше и скрылись среди деревьев. Ули тихонько выдохнул и ослабил хватку: за ветку он схватился так, что побелели пальцы.
— Ой! — чуть слышно пискнула Вилейка рядом.
Ули перевел глаза: подруга смотрела вниз. Мальчик глянул следом и увидел внизу, там, где они ночевали, северянина. Задрав лицо и выставив вверх тонкий длинный нос, он с улыбочкой разглядывал перепуганных ребят, щеря гнилые зубы. Он поманил пальцем Ултера и открыл рот для крика.
Юный дорча оттолкнулся и спрыгнул, метя подбитыми железом каблуками в гадкую рожу преследователя. Тот не успел убраться и под ногами Ули хрустнуло. Мальчик покатился по хвое, больно ударившись плечом о еловый корень. Вскочил. Прихрамывая, подбежал к врагу. Оглушенный северянин скреб по земле пальцами, голова остроносого тряслась. Ули выхватил вражеский кинжал с пояса и всадил в шею по самую рукоять. Выдернул и ударил еще два раза. Противник захрипел. Вдали вскрикнули, отозвались, загомонили чужие встревоженные голоса.
Ули не мог оторвать глаз от исходящего кровью северянина. Вилея схватила наследника за руку и потащила прочь. Упругая ветвь хлестнула мальчика по лицу, и он тотчас пришел в себя. Перехватил нож поудобнее и помчался рядом с подругой.
Они выбежали на каменистый берег речушки и замотали головами.
— Туда! — махнула рукой Вилея.
С берега в реку упало подмытое весенними разливами тонкое дерево. Верхушкой оно рухнуло на небольшую каменистую отмель посреди потока и застряло, а корни так и остались на берегу. За отмелью виднелась цепь торчащих из воды крупных валунов.
«По ним на тот берег и перепрыгнем!»
За спиной в перелеске взвыли. Раздался яростный крик. Ули кивнул, и они припустили к деревцу. Не останавливаясь, Вилея вспрыгнула на мокрый ствол и ловко перебежала над пенящимся потоком. «Лепи и скользи» — пайгальскую науку за зиму Ули выучил накрепко. Он остановился, глубоко вдохнул, слепил внутри шар равновесия и поскользил по влажному деревцу. По привычке он раскинул руки, не смотрел под ноги, а глядел только в глаза Вилеи, которая, как и всегда, поджидала его на той стороне.
Только он спрыгнул на отмель, как на берегу показались северяне. Увидев беглецов, они взвыли и затрясли мечами. Подбежали к урезу воды и застыли. Холодный яростный горный поток бушевал под ногами. Сквозь ветви перелеска продрался высокий северянин, одетый на иной манер, чем остальные дикари: в меховую безрукавку, темные штаны и длинную кольчугу до колен. Он рыкнул и ткнул мечом в дерево на краю. Северяне загомонили и бросились к переправе.
Самый быстрый и безрассудный смельчак, первым бросившийся в погоню, со всего маху рухнул в поток и его закрутило и понесло теченьем. Воины следом оказались умней. Уцепившись руками и ногами за тонкий стволик, они поползли по нему, как гусеницы, перехватываясь и подтягиваясь.
Ули и Вилея подбежали к дальнему краю отмели и застыли: до ближайшего валуна, торчащего из воды, не достать: слишком далеко. Стремительный поток вырыл вокруг камня глубокую промоину и крутился губительными водоворотами. Дальше хода нет. Ултер сжал клинок и повернулся лицом к врагам.
* * *
— Плохо, — сказал Плохой. — Плохо, плохо!
Плохой пнул груду ветхих корзин, и они разлетелись сухими прутьями. Воин продолжил зло ругаться на алайнском. Его соплеменники разбежались по округе.
Тарх так и не запомнил имени Плохого. А и запомнил бы, так не смог бы выговорить — уж больно труден для него алайнский. На его счастье Плохой кое-как говорил на дорча. Слова выходили кособокими, корявыми, но понять можно. И только одно слово на дорча у него выходило как надо, ладным и чистым. Это словечко-то он и повторял, как присловье, целыми днями.
— Плохо! — алайн сплюнул под ноги и продолжил лаяться на родном языке.
Вот Тарх и прозвал воина по-простому, Плохим. Копон с Плаком уставились на Тарха, а тот в ответ незаметно пожал плечами: родной речи Плохого он не разумел.
Переглядывания заметили.
— Плохо, плохо, — качая головой, процедил алайн. — Северяне… тут жили. Теперь ушли.
Тарх быстро перевел на имперский.
— Деревушка здесь у северян… была, — сплюнул алайн. — Ушли… Куда?
— Может это те, которых мы на дороге положили? — почесал нос Тарх.
— Так, — кивнул Плохой. — Так. Они. Только половина! Где другие?
Недовольно мотая головой, Плохой отошел, подзывая воинов.
— Чего он? — опасливо пробасил Плак. От алайнов он не ждал ничего хорошего.
— Дела… — вздохнул Тарх.
Только всё успокоилось, как опять неладно. Враг моего врага… Только из-за этого алайны не напали тотчас, при первом знакомстве. Кабы алайны воочию не увидели, как вчерашние рабы потрошат тела только что поверженных северян… И разговаривать не стали — заговорило железо. А может, гордых хозяев удержало, что изрядно потрепанный отряд легкой добычей бы не стал. По взмаху Черепа пращники оттянулись выше на склоны, пополняя на ходу запасы камней.
