включателем болевого разрядника, Глеб скривился еще больше — чего-чего, а боли ему хватало: она гуляла и в голове, и в желудке, и каждой клеточке тела. Он встал и вышел в коридор, такой же белый и узкий, как камера.
— Прямо, — скомандовал андроид.
— Дать бы тебе пару раз в харю, да руки в браслетах, — капитан двинулся неторопливым шагом по металлическим плиткам.
За поворотом, не доходя до двери с номером «1674» Быстрову послышался женский голос, похожий на стон, который издавала Ивала Ваала, когда ей было слишком плохо или наоборот — чрезвычайно хорошо. Сделав два решительных шага, Глеб уперся лбом в дверь и спросил:
— Ивала, ты здесь?
— Глеб? — отозвалась галиянка — это была она. — Глебушка! Как ты там⁈
— Почти хорошо, — сказал капитан и тут же, охнув, упал на колени от щелчка болевого разрядника.
— Не останавливаться! Ни с кем не разговаривать! — сердито процедил андроид.
— Сука! Чтоб у тебя мозги дотла выгорели! Извини, девочка, это я тюремщику, — Быстров поднялся на ноги и зашагал дальше, успев крикнуть Ваале, что их предал Орэлин: в пылу перестрелки галиянка могла этого не понять, а в их нынешнем положении такое знание было важным.
Шли они долго, сворачивая в разные проходы, опускаясь уровень за уровнем вниз. Наконец робот остановился и приложил руку к сенсорной панели. Дверь открылась в круглый зал, отделанный холодно-голубым пластиком. В зале находилось двое: милькорианец с татуировкой знака закона и человек, расовую принадлежность которого трудно определить, но, судя по покатому лбу и розовой коже, отец или мать его были родом с Цебры.
— Капитан Быстров? — не дождавшись ответа, милькорианец вытянул руку к ложементу, стоявшему в нише, над которой мерцали индикаторы и экран с трехмерными графиками психометрических функций. — Прошу садиться.
Ложемент и сопутствующая ему аппаратура вызвала у Быстрова пока неясные воспоминания. Он точно знал одно: процедура ждет его неприятная.
А когда он сел, на руках и ногах защелкнулись фиксаторы, и на голову опустился влажный, холодный шлем, то Глеб сразу понял: сейчас начнут сканировать мозг. Через подобное он уже проходил на Присте, когда требовались детальные свидетельства по гибели имперской эскадры в стычке у Совен-12. Только тот раз капитан «Тезея» подставлял содержимое своего черепа добровольно, чтобы снять подозрения с себя и командира крейсера «Лакс Рамб». И пристианское сканирование было выборочным: считывалась информация, только имевшая отношение к происшествию возле Совен. Теперь же его согласия никто не собирался спрашивать, и безопасность станции собиралась снять содержимое его мозга целиком — этому свидетельствовала большая информационная капсула, которую вставил розовокожий в затвор.
— Зачем вам это? — прикрыв глаза, спросил Быстров.
— Как же, продадим производителям андроидов. Сознание хорошего капитана хороших денег стоит, — пошутил милькорианец, став справа от ложемента.
— А серьезно? — Глеб слабо шевельнул руками. — Ведь я сопротивляться буду.
— Знаете вы что-то важное, — отозвался розовокожий, настраивая автоматику. — Лежите спокойно. Я предупреждаю: процедура опасная — можно и дураком стать.
Голову кольнуло электрическим током. Быстров сжал кулаки и мысленно выругался. В его памяти действительно имелось много важного, такого, что некоторые чины с Присты дорого бы заплатили, чтобы завладеть содержимым его извилин, даже теперь, когда не было под этими звездами ни Фаолоры, ни милой Олибрии. Еще он подумал, что может быть, Холодная Звезда заключила хитрую сделку с людьми герцога Флаосара, по которой Ариетта безвозвратно исчезнет в мирах Милько, а он — Глеб Быстров, вернее его разум, еще послужит Империи, теперь уже чужой для него, враждебной Империи бесчестных герцогов.
По затылку прошел холодок, снова заломило в висках, и в бездушную машину поплыли, потекли терабайты его памяти: в них скрывалось столько личного, дорогого ему, для кого-то смешного, для кого-то смертельно опасного.
Быстров сопротивлялся, как умел, сосредотачиваясь, играя эмоциями, наводя информационный шум, но противостоять машине слишком долго он не мог: процедура длилась почти сутки.
Удивительно, в Саде Герхов менялось время суток, и теперь была ночь. Настоящая ночь со звездами, тремя лунами и приятным холодком, тянувшимся с озера влажным дыханием. Водную гладь нет-нет тревожили всплески крупных рыбин или каких-то существ. Круги расходились по воде, играя отражениями созвездий и накатываясь на прибрежную гальку. Несколько раз невысоко над заливом проходил флаер, бросая яркий луч на скалы и лес, отчего деревья словно превращались в угольно-черные скелеты, а трава под ними сияла ослепительной голубизной. Скорее всего, команда воздушной машины искала Ариетту. Понимая это, пристианка пряталась между огромных корней дерева на поляне и думала, что рано или поздно ее здесь найдут. С наступлением утра сюда могла спуститься поисковая группа, и тогда скрыться в небольшом леске станет невозможным.
Выбравшись из кустов, наследница направилась по тропинке к скалам. Скалы где-то смыкались с золотой решеткой, и Ариетта думала, что там, возможно, отыщется выход из Сада в другие районы «Сосрт-Эрэль». Когда пристианка выбралась из чащи и перешла ручеек, небо у противоположной стороны озера посветлело, поблекла серебристая комета и лунный серп — приближался рассвет. Дочь Фоаолоры подумала, что если утро застанет ее на голых скалах, то выйдет нехорошо: тогда ее быстро обнаружат люди на флаере. Она пошла быстрее, потеряв тропу и пробираясь между огромных теплых валунов.
Светлело в Саду быстро: минут за пять-семь над дальним берегом встала, разрослась бледно-желтая полоса. Ариетта не успела одолеть и трети пути, как показался красноватый край первого солнца. Присев между камней, наследница оглядела залив и широкую часть озера. Скоро ей на глаза попалась крошечная точка — флаер, летевший теперь без луча. Принцесса устало вздохнула и повернулась к скале в поисках укрытия. Немного выше под сходящимися углом пластами синей породы виднелась черная трещина. Пристианка поспешила туда, сдирая руки и с лихорадочно быстротой вползая на уступ.
Заметили ее с флаера или нет, Ариетта не знала: когда она вскарабкалась к площадке, поросшей рыжей травой, солнце полностью выкатилось из-за ложного горизонта и слепило так, что в его сторону было невозможно смотреть. Не задерживаясь, пристианка шагнула к трещине, просунулась между стенками из синеватого камня и оказалась в длинной пещере. Обвыкнувшись немного, она прошла дальше и обнаружила узкий ход, уводящий вглубь скалы. Наследница рассудила, что это, возможно, и есть тот путь, что выводит из Сада к другим зонам станции, и решила пойти им. Если же он никуда не выводил, то она надеялась спрятаться в укромном уголке и переждать здесь день-другой, пока не прекратят ее поиски.
Уже метров через пятьдесят прямого пути в пещере стало совершенно темно — свет, сквозивший в узкую щель не доставал сюда. Ариетта двинулась на ощупь, выставив перед собой руки, осторожно ступая по камням и время от времени трогая шершавую стену. Она спотыкалась несколько раз, однажды ударившись головой о скальный выступ и получив рассечение над бровью. После получаса коридор будто бы раздваивался — это пристианка определила, ощупав угол, деливший рукав туннеля на два. Потихоньку Ариетту начал пробирать страх, что она заблудится в лабиринте подземных ходов, которые вполне могли опоясывать весь Сад Герхов и длиться десятки километров. Она хотела повернуть назад, но упрямство или какая-то другая сила повели ее левое ответвление туннеля. Через сотню шагов она увидела слабый свет впереди, пошла быстрее и скоро выбралась в продолговатый зал. На полу и выступах стен светились скопления грибов или каких-то растений с розовыми сморщенными тельцами. Свет их был слабым, но достаточным, чтобы утомленные тьмой глаза смогли рассмотреть все детали пещеры. Пройдя вдоль стены, Ариетта убедилась, что она находилась в тупике. Теперь ей предстоял обратный путь темным бесконечным коридором, который неизвестно куда выведет.
Дочь Фаолоры села на замшелый камень и подперла рукой подбородок, думая, что сейчас она оказалась в еще худшем положении, чем в лесу у берега озера. Ей сильно хотелось есть, и начинала мучить жажда. Пристианка снова вспомнила о превращениях. Если бы она могла по своему желанию превратиться в какое-нибудь существо, видящее в темноте, то это бы очень помогло ей: она бы смогла без труда найти обратный путь, а может быть и выход
