услышала, как она подошла.
– Эллис! Привет! – Ханна опережает меня, избавляя от необходимости отвечать.
Эллис отводит взгляд от моего лица, но не сразу, только чтобы ответить на рукопожатие Ханны.
– Привет. Мы знакомы?
– Вроде да. То есть я подруга Фелисити.
Эллис переводит взгляд на меня поверх головы Ханны, и я киваю, чуть заметно.
Ханна несется дальше:
– Мы обе были на вечеринке в Лемонт-хаус в прошлом месяце! Помнишь? Ты так быстро ушла…
– Чего ты хочешь, Эллис? – говорю я.
Рот Ханны захлопывается, и Эллис получает возможность выпростать руку из ее захвата, а затем делает шаг внутрь комнаты.
– Это личное.
Наконец, Ханна улавливает намек. Она крепко прижимает ракетку к груди и выходит в коридор; не отрывая взгляда от Эллис, она говорит:
– Ладно. Увидимся позже, Фелисити. Спасибо за ракетку.
Эллис захлопывает дверь каблуком.
Я задерживаюсь у кровати, сложив руки на груди, моя грудь – клетка для сердца, которое колотится о ребра.
– Личное?
– Да, – отвечает Эллис. Она проходит в комнату и садится в мое кресло, скрестив свои длинные ноги. Садится, как у себя дома.
– Я не хочу разговаривать о том, что произошло на кладбище.
– Нам придется поговорить об этом, – отвечает Эллис. – Ты была очень расстроена.
– Бывает, люди расстраиваются, Эллис. Забудь.
Она качает головой.
– Я не могу. Ты это знаешь. – Ногтем большого пальца она ковыряет щербину на моем столе, продолжает ее до угла. – Мне не нравятся натянутые отношения между нами. Я хочу, чтобы ты доверяла мне.
– Я доверяю тебе. Всё – ты счастлива?
Прищурившись, Эллис пристально смотрит на меня.
– Я серьезно. Ты права, мне не следовало давить на тебя той ночью. Это было безумное требование. Теперь я понимаю это.
Безумное требование. Словно Эллис думает, что мы все живем в книгах. Там по крайней мере было бы достаточно легко удалить то, что случилось на кладбище, заставить меня все забыть и начать заново.
Я вздыхаю и плюхаюсь на край кровати, коробка с ерундой подпрыгивает из-за моего веса.
– Я не сержусь, – объясняю я ей. – Во всяком случае, не очень. И ненадолго. Я знаю, что ты всего лишь пыталась поступить правильно.
– Не «всего лишь», я пыталась, – настаивает она, оставляет в покое стол, наклоняется вперед и берет меня за колено. Ее пальцы смыкаются вокруг него, обхватывая сустав полностью. – Я… Видит бог, Фелисити, я очень к тебе привязана. Я хочу, чтобы ты была счастлива вновь.
Вновь? Она никогда не видела меня счастливой. Она даже не знает, как это выглядит.
– Ну ладно, – говорю я. И когда она кладет руку на мое колено ладонью вверх, я беру ее, переплетая наши пальцы. – Ладно.
Разумеется, это ложь. Я не собираюсь становиться счастливой для Эллис или кого-то еще.
Но что еще мне сказать? Эллис понимает меня.
Мне нужно, чтобы меня понимали.
Через неделю после этого разговора между нами все налаживается. Я благодарна за это; с приближением конца семестра, наполненного шквалом зачетных работ и проектов, я не думаю, что эмоционально справилась бы с этим каким-нибудь другим путем.
Хотя, может быть, уже слишком поздно. Теперь я вижу сны об Алекс почти каждую ночь, даже когда нет кошмаров. Она – девушка в кафе во сне о Париже; она – женщина, нежными пальцами прикасающаяся к моим губам; она падает, и падает, и падает в бесконечный мрак.
Я не единственная беспокоюсь о выпускных экзаменах, что надвигаются на нас с другой стороны каникул. Годвин-хаус погружен в состояние перманентной паники. Каджал обнаружила, что ее уровень по европейской истории колеблется между «отлично» и «хорошо» и что ее оценка за итоговое сочинение определит, получит ли она наивысшую стипендию в этом семестре. Между тем Клара, чьи достижения гораздо хуже, чем у Каджал, отказывается выходить из своей комнаты. Леони проводит половину всего времени в библиотеке – а я начинаю жалеть, что решила не использовать ноутбук. Оказалось, что печатать сочинение на пятьдесят страниц на пишущей машинке гораздо труднее. Я не хотела бы обнаружить себя судорожно допечатывающей его через несколько недель после Дня благодарения.
В середине недели Уайатт вызывает меня в свой кабинет, чтобы проверить, как дела с дипломной работой. Она хочет посмотреть, что я уже написала, – естественно, у меня ничего нет, потому что я пишу не на ту тему, что мы выбрали. Я выкручиваюсь, придумываю причины: я печатаю на машинке, поэтому у меня только один экземпляр. Я все покажу после каникул.
Этим я выгадываю несколько недель, чтобы придумать объяснение, почему я снова пишу о ведьмах.
Эллис единственная, кто кажется относительно спокойной.
– Для меня сейчас главное – это закончить книгу, – объясняет она мне, когда мы сидим на полу в комнате отдыха с разложенными на ковре материалами для проекта по истории искусства. – Все остальное вторично.
– Тебе легко говорить. Даже если ты провалишься в Дэллоуэе, ты все равно останешься писателем.
Она качает головой.
– Я останусь писателем, только если напечатаю новую книгу. А чтобы напечатать эту книгу, для начала ее нужно закончить.
Я отхлебываю свой кофе. Он крепкий и горький, как любит Эллис.
Она выделяет строчку на другой странице, затем, наконец, выпрямляется и пристально смотрит на меня.
– Ты в порядке? – спрашивает она в своей манере, прямолинейно.
– Что? Да, конечно. Почему ты спрашиваешь? Я разве плохо выгляжу?
– У тебя измученный вид, – говорит она. – Ты выспалась?
– Нет, – признаюсь я. Честно говоря, я изо всех сил старалась не заснуть; после нашего ритуала в церкви мои ночные кошмары участились. – Я не могу спать.
Эллис поджимает губы, но все-таки не продолжает тему. Может быть, она знает, насколько мало я нуждаюсь в ее сочувствии. Вместо этого она кладет одну из новых библиотечных книг мне на колени и говорит:
– Ты отвечаешь за главы с четырнадцатой по восемнадцатую.
Чтение дается тяжело, но мы справляемся. К тому же Эллис снова хочет разобраться в убийствах в Дэллоуэе; она нацелилась на убийство Беатрикс Уокер. Когда ее нашли, в ее теле не было ни одной целой кости, словно она упала с очень большой высоты, но при этом обнаружили ее в помещении, далеко от какой-либо возвышенности.
– Очевидно, кто-то перенес тело, так же, как с Корделией, – Эллис говорит с явным раздражением. – Самое простое объяснение всегда наилучшее. Зачем приплетать колдовство?
– А как она упала? Даже сейчас в кампусе нет достаточной высоты – тем более ее не было в восемнадцатом веке.
Кроме тех скал, с которых упала Алекс.
Я сжимаю кулак.
– Может, она вообще не падала. Кто-то самостоятельно переломал ей кости. – Эллис ложится на ковер в комнате отдыха, раскинув руки и ноги. Поднимает запястье, показывает: – Здесь молоток. – Прикасается к ребрам. – Удар ногой в грудь.
Я сажусь на нее сверху и кладу руку ей на грудь. Мои волосы падают вперед, длинные светлые пряди щекочут кожу на горле Эллис.
– Но она должна была сопротивляться, – замечаю я. И надавливаю рукой, удерживая Эллис на месте. – И громко кричать.
Эллис смотрит на меня снизу вверх, глаза спокойные и бесстрашные.
– Если к тому моменту она не была уже мертва.
К часу ночи
