Воcхождение Светлого - Юлия Фим

Император сидел на кровати, сложив руки на коленях. Глаза его были закрыты, а мысли далеки от мирских забот. Его внимание было сосредоточено на энергетических потоках, накопленных в его комнате и усиливающих дух и тело.

Оставалось всего ничего до того момента, когда бессмертные будут вынуждены его уважать, потому что он навсегда изменит порядок земного мира.

Когда Чжао Куанъинь только обрел бессмертие, то взошел в небесный мир и прошелся по улицам Легендарных, разглядывая измерение, в которое всегда мечтал попасть. Он стремился к вечной жизни с того самого дня, когда, еще будучи ребенком, впервые услышал сказания о бессмертных. О Легендарных.

Поистине впечатляющие мужи и женщины возносились, получая привилегии и знания, недоступные другим. А Чжао Куанъинь обожал учиться: он с самого детства никогда не пропускал ни дня школы, никогда не сердил своих наставников и учителей, и даже братья и сестры не обращали на него большого внимания, ведь всем было прекрасно известно, что он – книжный червь.

Его не волновали ссоры, трения и интриги братьев и сестер, потому что в глубине души он знал, что стать императором – его предназначение. И он хотел стать лучшим императором Империи Чжао, он хотел стать тем, кого запомнят как величайшего стратега своего времени, он хотел навсегда сохранить свое имя в истории для последующих поколений как имя императора, который навсегда закрепил величие Светлых.

Время шло, и отец Куанъиня оставался в силе на престоле. В какой-то момент пришлось ему помочь принять решение, ведь на старости лет тот начал слабеть умом: стал сомневаться в справедливости Светлой силы, раскаивался в собственной политике по отношению к темным. Он хотел научить этому и Куанъиня, чем только вызывал раздражение. Любому было понятно, насколько выгодно иметь в услужении темных и не делиться при этом ресурсами. К тому же раболепство темных было ему противно. Куанъинь полагал, что благородны духом те, кто всегда держит себя с достоинством, а это не то, чему можно научить, это врожденные качества.

И Куанъинь продолжал тратить время на обучение, на совершенствование тела и духа. Уже в пятнадцать он ощущал ци вокруг себя так же отчетливо, как люди чувствуют пальцы на руках. Мир был многообразен и богат на энергии, и каждая из них имела свое значение. Нитями они окутывали этот мир, и схватиться за них было равносильно познанию нового. Артефакты, существующие в земном мире, обладали более насыщенной аурой, обычные предметы порой едва заметно светились. Окружающих император тоже делил на тех, кто сильнее, а кто слабее, согласно тому, сколько ци они поглощали и излучали.

И были те, кто вызывал в нем отвращение: темные напоминали ему пустые колодцы, которые только и ждут жадно наполнения. Ему казалось, что стоит их коснуться, как они высосут всю энергию из него.

И поэтому император с детства стремился к уровню Легендарных, его не прельщали развлечения так, как возможность повысить свой уровень совершенствования. От скверны темных его могло спасти только бессмертие. По крайней мере, так он думал. Но на улицах бессмертных он столкнулся с непривычным для сына Неба отношением: пренебрежением. И не только от Светлых, но и людей, а что еще хуже – даже от темных, которые умудрялись проскользнуть в небесный реалм.

Вкусивший Персика не был равным даже простым людям, что достигли совершенствования.

И хотя император помнил времена, когда не считал лесть и подхалимство достойными уважения, с годами он, похоже, утратил чувствительность к ним настолько, что всего лишь одна насмешливая фраза бессмертного вызвала в нем гнев.

И теперь он собирался не только поглотить энергию бессмертного существа, но и покончить навсегда с темными на земле. При помощи заклинания, на разработку которого он потратил столетия, и Сосуда Вечного Равновесия он сможет воспрепятствовать появлению темных в его империи. Сосуд останется на земле, являя собой ту самую Инь, в которую император заключит энергию темных, и больше не будет нужды в самом их существовании.

Это было время Чжао Куанъиня, его судьба – стать величайшим императором, и к этому он стремился всю свою жизнь.

Он открыл глаза. В спальне помимо него сидели трое: генерал Гу, астроном Мо и старший евнух Го. Они сидели на полу, уважая личное пространство своего императора, и еще потому что в этой маленькой спаленке было больше негде пристроиться.

– Наследный принц и третий принц потеряли всякий страх, – проворчал генерал Гу, Светлый в возрасте с кустистыми бровями. – Они почти не скрываются! Сначала подкупили жен военных, обещая им более частую ротацию войск, а потом пообещали и самим военным один дополнительный выходной. И простите мои дерзкие слова, ваше величество, но многие уверены, что побег темных – ваша неудача, что вы потеряли хватку. И что после обретения бессмертия вас уже не волнует империя Чжао!

– Вы тоже так считаете? – спросил император.

– Нет! Мы прекрасно знаем, как вы радеете за свою империю! – тут же отозвались все трое.

Император величественно кивнул, принимая их слова.

– Какие новости у темных?

– В их деревне – Тенистой Прогалине – у меня есть свой человек. Мы знаем их численность, карту местности – все, чтобы сдуть их спесь одной активной атакой. Ждем только возвращения дурной темной, Лю Чживэй.

Император кивнул. Темные избрали себе символ свободы, и он был готов расправиться с ней у них на глазах. Что плавно подводило к следующему вопросу.

– Темное Солнце приближается, – ответил астроном Го. – Я не могу назвать точную дату, но, согласно моим расчетам, оно настанет в ближайшие два-четыре дня.

Император уже упустил четыре Темных Солнца, чтобы раздобыть Сосуд Вечного Равновесия, не зная, что затмение – единственное время, когда можно приблизиться к нему. Но последние исследования, наконец, раскрыли ему отгадку.

– Евнух Го?

– Указ о назначении вашего шестого принца наследным уже подписан, – тот уважительно поклонился.

– Что прикажете? – спросил генерал Гу. – Взять наследного и третьего принцев под стражу?

– Нет, – не согласился с предложением император. – Пусть восстают. Как только они открыто обнародуют свои планы, можно будет от них избавиться.

Император не испытывал горя при мысли о возможной потере своих нечестивых сыновей. Это в первые сто лет его жизни подобные предательства еще причиняли ему боль, сейчас же он