Он опустился на колени прямо на коврик у «стола» и выпрямил спину, Ратмир последовал его примеру.
– Что там нарисовано? – поинтересовался гость у хозяина, приветствовавшего вопрос почтительным поклоном.
– Так мы записываем мудрые слова, – сказал Рю. – Этот свиток напоминает фразу одного героя Благословенных Островов. Ее произнес великий воин, пронзенный копьем. Враг воткнул ему лезвие в грудь и, поскольку был не чужд поэзии, прочел стихи. – Ронин закатил глаза и произнес: – «О, как в подобные моменты мы жаждем света жизни!» – Он помолчал, позволяя гостю проникнуться величием момента, и продолжил: – Воин, истекая кровью, ответил ему в тот же миг сочиненным стихотворением: «Нет ничего, кроме текущего мгновения, ибо лучшее время – это сейчас». И враг, вместо того чтобы добить противника, развернул коня, оставив тому жизнь. – Рю посмотрел на Ратмира и пояснил: – Он не мог убить того, кто настолько хранит свой разум в спокойствии, что даже перед смертью способен сочинить стихотворение. Такие люди восхищают нас. Его стихотворение я написал здесь. «Нет ничего, кроме текущего мгновения». Этому же учит нас чайная церемония, наполненная изяществом и покоем.
Ронин кошачьим движением протянул Ратмиру глиняную тарелку, где лежал какой-то вязкий сероватый ком.
– Участники чайной церемонии изящны. Что такое изящество? Это сила в состоянии покоя. Правильно пьющие чай подобны хищникам, которые умеют беречь энергию в скупости верных движений, – сказал Рю.
Ратмир осторожно понюхал содержимое тарелки. Пахло чем-то сладким.
– Для наслаждения ароматом перед чаепитием едят сладкий рис. Но с рисом у вас туго. Пришлось обойтись вареной репой, – печально пояснил ронин. Взглянул на бересту с изречением самурая и вновь преисполнился национальной важности.
– Вкусно! – облизал ложку Ратмир, удостоившись укоризненного взгляда.
Рю поджал губы, с поклоном принял пустую тарелку и отставил ее в сторону.
– Чайный ритуал не терпит суеты. Что есть спокойствие? Это внутренняя сторона мужества. Отвага необходима не только во время совершения подвигов, но и при владении собой. Когда под ветром гнутся деревья, горы стоят, – изрек ронин.
Глядя в глаза гостю, Рю протянул ему чашку с крышкой. Из посудины струился густой горьковатый аромат, немного похожий на запах сушеного сена. Он попросил принять чашу левой рукой, плавно перенести ее в правую и слегка повернуть, чтобы полюбоваться выцарапанным на боку посудины закорючкой.
Ратмир осторожно попробовал горячий напиток. Жидкость, пахнущая сеном, горчила, оставляя во рту привкус сушеной травы. Чему так радуется отпивший из своей чаши ронин, было решительно непонятно.
– Что означает рисунок на чашке? – спросил Ратмир. Решив не мучиться, он одним махом опрокинул в себя остатки варева. Наткнулся на взгляд ронина и, напустив на себя важный вид, степенно вытер бороду и усы.
Рю вздохнул и ответил:
– Этот знак означает «человек». Крышка и дно кружки – небо и земля. Теплый чай дышит и остывает, подобно человеку. Что есть человек? Капля, упавшая с неба на землю…
Гость поерзал на жестком коврике. Сидеть на коленях, все время выпрямив спину, было непривычно. Да и малопонятные речи маленького ронина успели порядком надоесть.
– Что тебя заставило покинуть дом? – решил перевести разговор в более понятное русло Ратмир.
Рука, подававшая чашу с новой порцией, дрогнула.
– Лиса, – хрипло сказал Рю, мгновенно овладев собой и передавая чай гостю все тем же плавным движением.
– Лиса? Обычная лиса? – удивился Ратмир.
– Необычная, – Рю помрачнел. – Я говорю о женщине. Хотя это одно и то же, – Ронин плавно отер капли со скривившихся губ. – Когда встречаешь женщину, помни, что она может оказаться оборотнем. Кицунэ. Нечистью из могилы. Так говорила моя мать. Но слова родителей всегда доходят до нас слишком поздно.
Он налил себе горячей воды в чашу, осушил ее в три глотка и продолжил, глядя в пустое дно:
– Знаешь, бывают такие… Ослепительные… Когда я взял ее в жены, то думал, что стал обладателем великого сокровища. – Ронин невесело усмехнулся. – Клан моего отчима был не из бедных, но, когда эта женщина пришла в дом, все начало рушиться. Жена любила богатые выезды и каждую новую поездку требовала все больше дорогих тканей, украшений и рабов. Сначала я влез в долги, а потом она сказала, что я слишком мало на нее трачу. Хозяйство шло под откос, наемники уходили со службы, соседи стали поглядывать на земли, которыми веками владела моя семья. Но все это было днем. А ночью была она, ее тело, чары и шепот… и этого было достаточно, чтобы забыть обо всем остальном. – Рю с всхлипом приложился к пустой чашке и оставил ее в сторону. – В жизни мужчины есть период, который на моем языке называется «время философа». Это короткий отрезок времени после того, как мужчина излил свое семя после соития с женщиной, и его мысли обрели ясность. В это время он способен думать как истинный мудрец. – Он всплеснул руками и горестно добавил: – У меня этого времени почти не было!
Ратмир засмеялся, но осекся под строгим взглядом страдальца. Тот надулся, но ненадолго.
– Мой род называли Хранителем Черно-Белых клинков. Это правда – благодаря могуществу отчима я владел двумя великими сокровищами: черным мечом кузнеца Мисимы по имени Король Тигров и белым клинком мастера Мураками – Драконом. Оба эти меча легендарны, их историю знает каждый житель Благословенных Островов. Но тебе, северный вар… – Рю поправился, – господин, простительно их не знать. В каждом мече кузнеца Мисимы жил демон истребления. Если клинок долго пылился без дела, он толкал владельца на убийство, чтобы отведать крови. Существует множество историй об обладателях этих мечей, которые сошли с ума.
В отличие от кровожадных мечей Мисимы, клинки Мураками наделяли воинов спокойствием и мудростью.
Душу мечи мастеров Ямато получали во время закалки, когда раскаленные клинки погружались в воду. В момент погружения стихия огня борется со стихией воды, открывая границу между мирами. Дух мастера передается стали, и оружие обретает характер и норов. Душа меча может быть и злонамеренной, продолжая качества своего создателя.
Однажды отец опустил мечи в реку с лотосами. Лезвие меча Мураками не нанесло им ни единой царапины, потому что его клинки не могут причинить зло невинному. Меч Мисимы разрезал цветы на мелкие кусочки. Оба меча: черный и белый – учил меня в детстве отец, – живут и сражаются в душе человека. «Какой из них сильнее?» – спросил я. «Побеждает меч, который точишь своими поступками», – ответил он.
