Миновав длинный приземистый склад с квадратной башенкой, киммериец оглянулся и шагнул под навес, крытый камышом. На мгновение остановившись, чтобы глаза успели привыкнуть к темноте помещения, он бесшумно двинулся вдоль галереи, вонявшей плесенью и крысиным пометом. Конан бесшумно прошел несколько десятков шагов и внезапно остановился, прислушиваясь.
Как он и предполагал, впереди находился вооруженный патруль. До слуха Конана донесся приглушенный шум мужских голосов. Судя по всему, их там собралось не меньше десятка. Варвар знал, что со всей округи были срочно стянуты гвардейцы и они обложили Херриду плотным кольцом, как охотники, загоняющие дичь. Стражники перекрыли все известные подступы к морю и выходы из Нижнего города, но киммериец прекрасно знал, в каком направлении двигаться.
Трухлявая дверь неплотно прикрывала вход в длинный сарай, растянувшийся вдоль петляющей грязной улочки, скорее, широкого прохода, в конце которого располагались гвардейцы. Дверь болталась на одной петле, сделанной из грубой кожи, и поэтому не издала ни скрипа, когда носок сапога Конана ткнул ее. Киммериец нырнул в узкую щель проема и как будто провалился в черную дыру, такая кромешная тьма царила внутри покосившихся развалин.
Пальцы его крепко сжимали рукоятку кинжала, а обостренный слух ловил каждый звук, каждый шелест. В полной темноте, почти на ощупь, варвар двигался перпендикулярно направлению улочки, пока впереди не забрезжил лунный свет, пробивавшийся сквозь многочисленные щели, словно прогрызенные гигантскими клыками в деревянных стенах.
Конан скорее почувствовал, чем увидел, как в углу при его появлении зашевелились кучи тряпья. Но внутренний голос подсказал ему, что прячущийся в отбросах не представляет опасности, а сам, скорее всего, умирает от страха, заметив приближающуюся из глубины фигуру.
Противоположная сторона внутреннего двора, как заметил киммериец, ограничивалась высокой каменной стеной, служившей внешней границей Нижнего города. По этой старинной ограде пролегала официальная черта зингарского порта, и, миновав ее, можно было уже не так опасаться властей. Жители этих мест не особо разбирались в высочайших указах, поэтому и не обращали на них внимания, придерживаясь собственных порядков. Прежде чем пересечь двор, варвар внимательно осмотрел все кругом, задерживая дыхание и напряженно вслушиваясь во тьму. Ветерок уже доносил отдаленный шум морских волн, ноздри Конана уже ощущали легкое дуновение соленого воздуха, и от этого он испытывал приступы непозволительного для опытного воина нетерпения.
Старая городская стена, сложенная из огромных квадратных блоков ракушечника, казалась высокой и непреодолимой. Но долгие годы выветрили в пористом камне трещины и уступы, поэтому для варвара подъем к ее верхнему краю не составил труда, и через несколько мгновений он уже осторожно выглянул из-за верхнего ряда, чтобы выяснить обстановку. За свою жизнь киммериец бесчисленное количество раз преодолевал защитные стены, причем достаточно часто они оказывались куда выше, чем эта, а поверхность до кромки бывала точно отполирована, не давая возможности отыскать ни малейшей вмятины. Однако они не становились для него непреодолимым препятствием, и каждый раз после преодоления такой стены Конан не уставал с благодарностью вспоминать свое киммерийское детство – выросшему в горах варвару они казались детским развлечением, легкой разминкой для настоящего мужчины.
С внешней стороны, на первый взгляд, никакой угрозы не наблюдалось, и слишком задерживаться наверху не стоило. Ловко перебросив мощное тело, киммериец уцепился за верхний камень, повис в воздухе, а потом вытянулся, разжал руки и мягко спрыгнул.
Сапоги из кожи гликона не произвели ни малейшего шума. Искусству приземляться, прыгая с большой высоты, Конан тоже придавал большое значение – настоящий воин должен уметь и это, поэтому он мягко спружинил ногами и инстинктивно встал в боевую стойку в первый момент.
Все вокруг было по-прежнему. Гораздо отчетливее доносился шум морских волн, подгоняемых свежим ветром к берегу. На редких деревьях суетились ночные птицы и трещали под листьями бесчисленные цикады.
Вдоль полосы моря беспорядочно темнели остовы старых кораблей. Перевернутые вверх днищами крупные и мелкие суда часто служили прибежищем тем отпетым весельчакам, которые из-за своих нетрадиционных шуток опасались показываться даже в тавернах портового квартала, чтобы не загреметь на виселицу.
Еще находясь в тени городской стены, варвар отыскал глазами две могучие пальмы, шевелившие густыми длинными листьями у самой кромки моря. Они и должны были служить ориентиром.
Киммериец старался держаться з тени и бесшумно пробирался между полусгнившими обломками. Возле некоторых догорали костры, и оттуда доносился глухой шум разговоров, некоторые лежали в полном безмолвии, словно огромные скелеты неведомых морских животных, выброшенных на берег.
После противной затхлости деревянного склада, через который пришлось пробраться, свежий морской воздух пьянил своей чистотой, и Конан с наслаждением вдыхал бриз полной грудью. На мгновение он остановился, поднял глаза к двум пальмам, потом взгляд его переместился в сторону и обнаружил нечто вроде причала, до которого оставалось около полусотни шагов.
Полсотни шагов отделяли его от места, где, если все будет хорошо, он помашет на прощание неприветливой Херриде. Пробираясь туда, варвар обогнул непонятное строение – шалаш из трухлявых брусьев и пальмовых ветвей. Стоило ему сделать шаг и выглянуть из-за шалаша, как внезапно в его сторону метнулась темная тень.
В первое мгновение киммериец даже не мог разобрать, кто это. Он мгновенно отскочил назад, и лезвие клинка уже готово было встретить нападающего, как черная тень повалилась на влажный песок, и громкий гнусавый голос прорезал тишину морского берега.
– Дайте, добрые люди, дайте хлебушка и рыбки, – в полный голос завопил нищий оборванец в дырявом тряпье, протягивая вперед костлявые руки. – Бедный я, бедный… дайте рыбки на ужин…
– Тихо ты, обезьянья морда! – зашипел на него Конан. – Что ты орешь, как на площади?
– Дайте… дайте… – не унимался тот. – Сколько вас вечером уже прошло, и никто не дал…
– Ты что, не понял? – Варвар ткнул его в лоб. – Если ты не заткнешь свой поганый клюв, я сверну тебе шею, вонючая зингарская чайка! Так и быть, сейчас ты что-нибудь получишь, сможешь пропихнуть жратву себе в брюхо-Нищий не верил своему счастью. Он стоял на коленях и благодарно подвывал, пока киммериец доставал из своего походного мешка лепешку и одно из двух ярких кхитайских яблок. Конечно, он и сам любил эти фрукты, любил аккуратно снять оранжевую бугристую кожуру и есть лакомство неторопливо, разделяя на тонкие дольки. Но если этому оборванцу не заткнуть рот, он может орать на весь берег; совсем ни к чему привлекать внимание в такой момент.
