– Ты что, не понял? – Варвар ткнул его в лоб. – Если ты не заткнешь свой поганый клюв, я сверну тебе шею, вонючая зингарская чайка! Так и быть, сейчас ты что-нибудь получишь, сможешь пропихнуть жратву себе в брюхо-Нищий не верил своему счастью. Он стоял на коленях и благодарно подвывал, пока киммериец доставал из своего походного мешка лепешку и одно из двух ярких кхитайских яблок. Конечно, он и сам любил эти фрукты, любил аккуратно снять оранжевую бугристую кожуру и есть лакомство неторопливо, разделяя на тонкие дольки. Но если этому оборванцу не заткнуть рот, он может орать на весь берег; совсем ни к чему привлекать внимание в такой момент.
– Добрый человек… добрый человек, – урчал нищий от удовольствия, жадно заглатывая лепешку. – Сколько тут сегодня прошло, а никто не дал ни кусочка…
Укрывшись в тени его жилища, Конан осматривал берег, освещенный серебристым сиянием луны, и почти не слушал бессвязную болтовню полубезумного попрошайки. Совсем немного отделяло его от причала, и все мысли варвара были заняты только этим.
– Не ходи туда… не ходи туда… – бубнил меж тем оборванец, кусая кхитайское яблоко прямо с кожурой. – Там отберут еду! Оставайся здесь… здесь будет хорошо… там отберут еду… не ходи…
На берегу все было тихо. Ветер, вспенивавший поверхность моря легкими бурунами и треплющий верхушки пальм, не доносил ни звука.
Варвар еще раз ощупал взглядом берег и вышел из тени шалаша. Голос нищего становился все тише и через несколько шагов окончательно умолк.
Около причала виднелась небольшая постройка с плоской крышей наподобие домика из обожженного кирпича, а с обеих сторон от узкого прохода темнели старые бочки. Они лежали на боку и стояли на торце, широкие и узкие, высокие и приземистые. Все выглядело так, как описывал погонщик ослика, старый моряк Марон, обещавший киммерийцу помочь выбраться из Херриды.
От черного домика отделилась какая-то фигура. К Конану приближался мужчина в рваной тунике, распахнутой на груди. Голова его почему-то была закутана в материю, оставлявшую лишь узкую прорезь для глаз.
Варвар угрюмо стиснул челюсти. Ничего хорошего это не предвещало, и, хотя пока все было тихо, внутренний голос явно не сулил ему спокойной жизни.
– Это ты, Марон? – спросил киммериец, напряженно вглядываясь в фигуру мужчины, направляющегося прямо к нему. – Что у тебя с головой?
Старый пират говорил, что у причала Конана будет ждать лодка, на которой в море выйдут сборщики подводных листьев. Пока ныряльщики охотились бы за драгоценными листьями валузийс-ких дубов, варвара должен был подобрать барк, направляющийся к Барахским островам. В порт это судно не осмеливалось входить, поэтому часть добычи передавали по ночам вместе с ныряльщиками. Обратно же к барку доставляли золото и оружие, после чего корабль брал курс на острова.
– Марон заболел… – глухо отозвался подошедший, говоривший через плотную ткань, наглухо закрывавшую лицо. – Он прислал вместо себя меня…
Что-то в его речи показалось киммерийцу знакомым, и он напряженно пытался вспомнить, где мог раньше слышать этот голос. Пытаясь разобраться, он спросил:
– Почему ты закрываешь лицо, словно прокаженный? Твои боги не разрешают тебе показывать лицо? Или ты чего-то боишься?
– Когда-то я ничего не боялся… – послышался глухой голос. – Но потом я встретил на своем пути одного человека. Он любил убивать и калечить, причем утверждал, что делает это во имя своего мрачного бога Крома… Этот человек изуродовал меня и бросил в морскую воду на корм акулам. Но я выжил, хотя и потерял лицо…
– Так это ты, Харпа? – усмехнувшись, протянул Конан. – Значит, даже акулы побрезговали твоим мясом, хотя до этого дочиста обгладывали всякую падаль.
Внешне варвар оставался спокойным, хотя сознание лихорадочно пыталось найти ответ на один-единственный вопрос: что произошло? Если он не ошибался, то сейчас перед ним стоял один из служивших под его началом пиратов, Харпа Длинно-зубый, который лет десять назад получил по морде абордажной саблей, подвернувшейся киммерийцу под руку, а потом полетел за борт, – многое мог Конан простить и понять, но никогда не прощал подлости и предательства, поэтому наказывал за такие вещи жестоко. Давно уже он выбросил из памяти злосчастного аргосца, и вдруг тот выныривает снова на горизонте жизни, и когда? В самый неподходящий момент! Встреча с Харпой взволновала бы его гораздо меньше, если бы киммериец видел лодку, готовую к отправлению.
– Хотя я потерял лицо, но сохранил свою память, – глухо сказал аргосец. – И все эти годы я мечтал отомстить тому, кто сломал мне жизнь…
– И как же его звали? Не подскажешь, дружище?
– По-разному. Тогда его величали Темногривым Львом… а сейчас все зовут его Ночным Губителем! Он все еще убивает, но теперь только по ночам!
– Что ты несешь, ослиная задница? – рявкнул Конан. – Да я сейчас расквашу вдребезги остатки твоего лица!
Он уже был готов наброситься на мерзавца, как неожиданно дверь домика с плоской крышей, стоящего возле причала, распахнулась, на пороге завязалась какая-то возня, и оттуда донесся голос, принадлежавший, несомненно, Марону.
– Амра! Беги! – кричал старый моряк. – Они предали меня! Они…
Аргосец Харпа отскочил в сторону и кубарем покатился по пологому берегу, а варвар ринулся к домику, выхватив длинный кинжал. Но не успел он сделать и трех шагов, как бочки, двумя рядами окаймлявшие подход к причалу, словно ожили и пришли в движение.
Из старых бочек, как пчелы из улья, выскакивали вооруженные гвардейцы. Несколько человек появилось из плоского кирпичного домика, несколько вдруг вылезло из-под деревянного настила причала.
«Не ходи туда… там отберут еду… столько человек прошло…» – всплыли вдруг в памяти слова нищего побирушки. Он-то видел, как стекаются гвардейцы к засаде, да вот объяснить толком ничего не смог. А он, Конан, с непростительным пренебрежением отнесся к непонятным словам жалкого оборванца…
Внутренности киммерийца словно стянулись в тугой клубок, но в то же время он почувствовал странное облегчение. Варвар, как любой грозный воин, терпеть не мог каких-либо неясностей, и предчувствие битвы всегда странно пьянило опасностью и радовало своей определенностью. Что ж, что бы ни произошло, сейчас все встало на свои места…
– Теперь мы квиты, Ночной Губитель Амра! – глухо захохотал Харпа, поднявшийся с песка. – Теперь я отомщен, да в придачу получу награду герцога Фредегара! Тридцать тройных озз золота – неплохая плата за мою обиду!
Кольцо гвардейцев вокруг Конана сжималось, но пока самый ближний из них находился в десятке шагов от него.
