и терпким и напомнил мне тебя, поедающую виноград. Чтобы заглушить чувство вины из-за того, что оставил тебя без объяснений и пропал из своей комнаты, я выпил всё залпом. Меня снова замутило, но усилием воли я удержал вино в желудке.
– Боги, до чего быстро мы идем, – простонал я.
– А то, – хихикнул Кирос, и в свете корабельных лампад он показался мне похожим на херувима еще сильнее. – Через несколько часов пристанем в Столице. Это лучший и самый быстрый корабль во всей Империи. Создан специально по запросу Верховного Жреца.
– Сколько же он стоил? – удивленно пробормотал я, озираясь, но пришел к выводу, что лучше не крутить головой. И запросил еще вина.
– Полегче, малыш Пирр, – насмешливо выдал Орест. – А то придешь в негодность.
Они с Киросом засмеялись, а Деймос недовольно скривился. Некоторое время мы потягивали вино в тишине. Я заметил, что Кирос и Орест, развалившись на скамье напротив, сидят слишком близко друг к другу, и Орест перестал быть напряженным, словно в любой момент ожидал чего-то неприятного. Интересно, это вино сделало его спокойнее или Кирос? Я не часто бывал рядом с херувимчиком, но иногда мне казалось, что от него исходит какая-то волна спокойствия. Не уверен, что это было действительно так. Но сейчас Орест, который, по твоим словам, не выносил прикосновений, почти плечом к плечу сидел с Киросом и выглядел… умиротворенным. Я снова спросил себя: это вино или магия сына Афродиты? Парни тихо переговаривались, но я не слышал о чем. В итоге решил – какая разница. Если Орест может получить немного покоя с помощью вина, или Кироса, или того и другого вместе, он это заслужил.
По телу тем временем разлилось тепло, и, покосившись в сторону Деймоса, я спросил, набравшись смелости:
– Как он заставит нас убивать друг друга? – я кивнул в сторону Кироса и Ореста. – Мы все слишком сблизились за эти годы. Дружескую связь, строящуюся годами, разве разрушишь одним махом? Я уже не говорю о тех, кто любит друг друга…
– Я тебя умоляю, – фыркнул Деймос, а Кирос с Орестом вдруг резко оборвали разговор, с интересом подавшись к нам.
Я понял, что говорил слишком громко, хотя казалось, что шептал только Деймосу. Я обернулся – нет ли поблизости Верховного Жреца? – но все было в порядке, и я немного успокоился.
– Не переживай, – Кирос заметил мою нервозность. – Он тебя не слышит, сидит у себя в покоях и прикидывает, сколько запросить за твою красоту.
Я вздрогнул, а Орест бросил мне сочувственный взгляд.
– Ну так что? – спросил я, обращаясь уже ко всем троим. – Уверен, он каждому из нас пел, как верит исключительно в его победу, но как он добьется того, чтобы мы возненавидели друг друга настолько сильно, чтобы убить?
– Как будто все мы будем убивать из ненависти, – буркнул Деймос, и я вспомнил его слова об Ириде.
Смог бы я убить тебя из любви?
Я не знал.
– Во-первых, мы будем убивать из страха, – фыркнул Кирос. – Ты – или тебя, знаешь… А во-вторых, у этого старого козла есть свои рычаги, и в свое время он их использует.
– Например? – я не до конца понимал.
Кирос с Орестом переглянулись, а Деймос закатил глаза, но ничего не ответил.
– Хорошо, – протянул Орест. То ли он был пьянее остальных, то ли ему вообще было наплевать. – Как Верховный Жрец заставит Йоргоса сражаться против Калипсо, как думаешь?
– Не знаю, это невозможно! – уверенно отчеканил я. Он любил ее слишком сильно.
– Так, может, Йоргос случайно накануне Игры узнает, – вкрадчиво прошептал Кирос, – что Калипсо порой приходила ко мне или к… Деймосу.
Он кивнул в сторону сына Аида. Я ошарашенно замер. Это не поддавалось моему пониманию. Им будто было все равно, с кем делать… это.
– Или возьмем тебя, малыш Пирр, – заплетающимся языком пробормотал Орест, а Деймос наступил мне на ногу. Я понял, что речь пойдет о тебе и мне стоит сдерживаться. – Разве ты не сделаешь всё, чтобы твоя птичка Тея осталась в живых?
Я молчал, и Орест закончил, наклонившись ко мне, внезапно абсолютно ровным голосом, сверля меня протрезвевшими глазами:
– Думаю, ты перебьешь нас всех голыми руками за нее. И, поверь, Жрец знает это.
Орест откинулся на скамью и влил в себя еще один кубок вина, бормоча, что этого пойла никогда не бывает достаточно, чтобы забыть.
– Так что, – подытожил Кирос, глядя на меня с сочувствием, – наслаждайся, пока можешь, Пирр. Совсем скоро придется слишком много думать и соображать, как остаться в живых. А пока… бери что дают.
И он отсалютовал мне своим кубком. А после они с Орестом, вмиг позабыв про нас, вернулись к беседе. Кирос, чуть помедлив, раскрыл ладонь и осторожно положил ее на обнаженное плечо Ореста. Тот судорожно вздохнул, и его взгляд снова стал опьяненным. Возможно, херувимчик и правда умел дарить покой. Хорошо, что было что-то помимо вина, что могло утешить Ореста.
– Все-таки его можно коснуться? – пробормотал Деймос, стараясь не смотреть в сторону парней. Полноценную магию мы получали лишь в день начала Игры, но, полагаю, что-то такое было в нашей крови от родителей-богов. Видеть проявление нашей сущности было почти интимным.
– Возможно, лишь избранным, – неловко пробормотал я, и вино во мне заставило ляпнуть наитупейшую шутку: – А что, тоже хочешь?
– Прости, – хмыкнув, пробормотал Деймос. – Но они оба не в моем вкусе.
Мы рассмеялись, возможно, немного громче обычного. Все что угодно, лишь бы не думать о недавнем разговоре и о том, что нас ждет через несколько часов. По крайней мере, таковы были мои мотивы. Почему Деймос пил слишком много и смеялся слишком громко, я сказать не мог. Но подарить друг другу немного утешения мы могли. Спустя еще два кубка вина Деймос внезапно наклонился слишком близко ко мне. Я попытался оттолкнуть его.
– Нет, извини, но и ты не в моем вкусе, – невнятно пошутил я.
– Ты должен обещать, – внезапно серьезно сказал он, обхватив меня за шею. – Обещать мне быструю смерть, когда придет время.
– Прекрати, – я все же оттолкнул его. – Может, это я должен просить тебя.
– Нет, малыш Пирр, – он уткнулся своим лбом в мой, совершенно пьяный. – Ты прикончишь нас всех.
Он жутко засмеялся, как никогда походя на себя самого. И я опрокинул в себя еще один кубок. Но это не помогло забыть ни того, что было сказано этой ночью, ни того, что случилось, когда мы причалили в Столице.
Я только был рад, что ты не видишь меня и никогда не узнаешь обо всем,
