Модуль плавно пошел вниз, замедленно кувыркаясь и брызгая огнем из сопел.
Соседние модули – «двойка» и «тройка» – тут же открыли огонь, и МПК содрогнулся.
Послышался резкий свист уходящего воздуха.
Царев навел пушку в упор, и все ее шесть стволов ударили залпом, ощутимо закидывая посадочный комплекс.
Почти все снаряды вошли в МВА «двойки», как в мишень.
Десантный модуль продолжал снижаться, только выхлопы из дюз стали прерывистыми.
И вдруг погасли вовсе.
Аппарат начал свободное падение…
Струи пуль с «тройки» пронизали МПК, а потом стартовала ракета.
Оставляя дымный шлейф, она понеслась, слегка вращаясь вокруг оси.
– Держись!
Воронин резко затормозил, и ракета скользнула под кормой, попадая под пламенные струи двигателей.
Реактивный снаряд не сожгло, он не взорвался, но попав в мощную турбуленцию, оказался отброшен вниз, где и затерялся.
Геннадий выпустил пару очередей по маневрировавшему десантному модулю, но тут им самим пришлось уворачиваться – на экране мелькнул хищный силуэт «Спейскобры».
Орбитальный штурмовик заложил вираж, и Царев не стал дожидаться, пока тот примется расстреливать МПК – учинил обстрел сам.
Две короткие очереди унеслись к «Спейскобре», и на экране замигала красная надпись: «Боеприпас израсходован».
– Приплыли…
Снаряды все же нанесли штурмовику урон, наделав дыр в плоскостях и повредив киль.
Наверное, именно поэтому «Спейскобра» не смогла уничтожить МПК сразу – не заладилось с наскоку.
Штурмовик вошел в боевой разворот, а десантный модуль решил, видно, отомстить за сбитых собратьев – навел пулемет.
Воронин в эти секунды вспомнил Яну – и как-то внутренне успокоился.
Нет, не так.
Покоя в душе не было. Наличествовала некая отрешенность, нацеленность.
Николаю было понятно, что враги, спустившиеся на поверхность Марса, могут принести Яне неприятности, и даже смерть.
Это и раньше было ясным, но теперь он ощутил то, чего еще никогда не испытывал: его жизнь не так важна, как Янина.
Он всегда с иронией относился к героям, жертвующим собой, поскольку считал, что не самому следует помирать, а сделать так, чтобы в живых не остались твои враги.
– Держись!
Николай добавил тяги и повел МПК вверх, заходя под десантный модуль с «тройкой» на боку.
Он не собирался идти на таран, просто хотел ненадолго состыковаться с МПА – тогда «Спейскобра» не станет стрелять, опасаясь задеть своих.
Выхлоп качнул аппарат, а в следующую секунду комплекс сотрясся.
Верх МПК по форме напоминал усеченный конус, и вот этот-то конус и въехал в МПА, проламывая нижнюю раму, раздавливая сферобаллон, гася пару движков.
До поверхности оставалось каких-то пять километров, а МПК, не в силах жонглировать десантным модулем, входил в прецессию – не стойкая пара разваливалась.
МПК почти набок лег, десантный модуль отцепился и полетел дальше, плавно переворачиваясь и выпуская парашют, а вот посадочный комплекс выровнялся.
В этот-то момент и показалась «Спейскобра» – она слегка пикировала, заходя на цель.
Сверкнула маленькая ракетка. Она прошла, выцеливая горячее, вот только обозналась – ударила не по двигателям, а по верху МПК, раскаленному огнем ЖРД десантного модуля.
Ударило так, что разорвало переходный отсек, и в огромную дырищу заглянуло розовое небо.
У Воронина перехватило дыхание – осколок или поражающий элемент пробил скафандр, огнем обжигая левое плечо.
«Спейскобра» сделала «горку» и вновь покатилась вниз.
«Еще одна ракета – и кирдык…»
Неожиданно над дырой в небо промелькнула стремительная тень, смазанная от скорости.
Это был Су-126, отдаленно похожий на старую «Спираль».
Следом пролетел еще один.
Американский штурмовик и хотел бы смыться, да никак.
Правда, звено Су-126 разделилось – ведомый предоставлял ведущему право расправиться с нарушителем.
«Джентльмен…» – подумал Николай, теряя сознание.
Как «Спейскобре» оторвало крыло и вырвало правый двигатель, он уже не видел…
…Очнулся он от жажды.
Пить хотелось просто нестерпимо.
Разлепив глаза, Воронин увидал покатый потолок гермокупола.
Круглый иллюминатор, задернутый кокетливой занавесочкой, цедил багровый закатный свет.
Сделав попытку приподняться, Николай без сил рухнул обратно на подушку.
Ух, и прижало его…
Видать, задело серьезно. Кровищи, наверное, вытекло…
Отсюда и слабость.
Воронин подвигал левой рукой, и у него это не получилось.
Перекатив голову по подушке, он разглядел белый кокон, скрывавший конечность.
Эге-ге… Да ему и ногу зацепило!
Уделали его янкесы. Ничего, им тоже досталось!
Тут открылась дверь, и показалась Яна.
Она осторожно внесла поднос со стаканом-«грушей», следя за тем, чтобы сосуд не съехал, и подняла глаза, лишь переступив комингс.
Посмотрела на Воронина и радостно вскрикнула.
Стакан, конечно же, упал, но почти не разлился.
Девушка быстро подобрала «грушу» и бросилась к Николаю.
– Проснулся! – воскликнула она.
Опустившись на коленки рядом с койкой, Яна нежно провела ладонью по небритой щеке Воронина.
– Вернулся, вот, – выговорил он. – Передумал я на Землю лететь… Что мне там делать? Без тебя…
Рожкова продолжала улыбаться, только по щекам у нее текли слезы.
– Тебе нельзя разговаривать… – пробормотала она, шмыгая носом.
– Я чуть-чуть… Мне надо сказать тебе три вещи. Во-первых… Я люблю тебя.
Девушка сжала его пальцы.
– Я тоже тебя люблю…
Губы у Николая расползлись в глуповатой улыбке.
– Во-вторых… Выходи за меня замуж.
– Я согласна!
Подождав, пока сердце малость угомонится, Воронин договорил:
– В-третьих… дай мне попить.
Яна протянула ему «грушу», и Николай потянул в себя холодный… сок? Нет, это был компот.
Ух, хорошо!
Ну, счастье не бывает долгим – в двери заглянул Гоцман и залучился.
– Я всегда говорил, что красивая девушка – это замечательная терапия! Ну-с, как себя чувствуете?
– Да не так, чтобы очень… Мне что, и в ногу прилетело?
– Милый мой, да мы на вас семь дырок заштопали!
– А я и не почувствовал… Доктор, мы всех сбили?
– Всех! Одному, правда, удалось сесть – он парашют выпустил вовремя, – да только Вальцев с ребятками расстрелял модуль из пулеметов. Один только и выжил, у меня валяется. Пришлось его отдельно устраивать – кричит по ночам. Ладно, отдыхайте. Яна, вам тоже лучше уйти – девчачью терапию надо принимать понемногу. У пациента сил едва хватает, чтобы рот растянуть в улыбке!
Яна огорчилась, но послушалась.
И потянулись долгие, тягучие дни выздоровления.
Побыть в одиночестве Воронину удавалось редко, его палата напоминала проходной двор.
