Насмешливо взглянув на Ателреда, кельт равнодушно пожал плечами.
— Странные слова ты говоришь пленнику! Что значит один мой меч против всей твоей команды? К тому же у меня его отобрали.
Затем выражение его лица изменилось.
— Вот что, прикажи-ка вернуть мой меч. Если ты хочешь, чтобы я помог вам, то эти люди не должны видеть, что я ваш узник.
Его повелительный тон не на шутку раздражил Ателреда. Он промычал в бороду какие-то проклятия, но, посмотрев в холодные спокойные глаза кельта, тотчас отвел взгляд в сторону и приказал принести оружие. Через несколько мгновений на корму поднялся один из воинов, неся с собой длинный тяжелый меч в кожаных ножнах, прикрепленный к широкому, с серебряными пряжками ремню. Глаза Донна Отны сверкнули, когда он взял оружие, надел на себя и застегнул ремень. Положив ладонь на рукоять из слоновой кости, украшенную драгоценными камнями, он наполовину вытащил меч из ножен, и голубое обоюдоострое лезвие издало легкое мелодичное гудение.
— Клянусь Тором! — пробормотал Гротгар. — Твой меч поет, Донн Отна!
— Он поет, потому что почувствовал воздух родины, Гротгар, — отозвался Донн Отна. — Теперь я понял, что мы прибыли в землю индусов, потому что именно здесь много лет назад и родился мой меч, в горниле кузницы, под молотом неизвестного мне мастера. Сначала это была огромная сабля, принадлежавшая одному могущественному восточному правителю, которого впоследствии победил Александр Македонский. Затем Александр взял ее с собой в Египет, и она оставалась там, пока туда не пришли римляне. Саблю взял себе римский консул, но ему не понравилась ее изогнутая форма, и он велел оружейнику из Дамаска переделать оружие — ведь римляне пользовались только прямыми лезвиями. Затем меч вместе с Цезарем прибыл в Британию, где в большом сражении был захвачен как трофей и достался кельтам. И вот наконец я взял его у Эохайда Мак Элба, короля Эрина, которого я убил в сражении у западного побережья.
— Да, действительно королевский меч! — с неподдельным восхищением произнес Гротгар. — О, смотрите — к нам идут!
Бряцая оружием и громко восклицая, к причалу двигалось целое войско. Не меньше тысячи воинов в сверкающих доспехах, на арабских скакунах, гордых верблюдах и ревущих слонах сопровождали того, кто был, по всей видимости, верховным правителем этого города, — он величественно восседал на золотом троне на спине огромного слона. Донн Отна увидел тонкое надменное лицо, черную бороду и ястребиный нос, острые темные глаза, что сейчас пристально разглядывали чужеземцев. Внезапно кельт догадался: этот человек, даже если он действительно владыка, по крови принадлежит к совсем другой нации, чем его подданные.
Кавалькада остановилась напротив корабля с головой дракона; оглушительно зазвенели цимбалы и запели рожки, а затем пестро одетый командир индийских воинов отвесил глубокий поклон со своего седла и разразился приветственной речью, слова которой ровным счетом ничего не значили для застывших с раскрытыми ртами викингов. Человек на троне махнул ему рукой и заговорил на чистой латыни:
— Он говорит, дорогие гости, что избранный сын богов, великий раджа Констанций оказывает вам огромную честь, прибыв сюда, чтобы лично вас приветствовать.
Глаза викингов немедленно повернулись к Донну Отне, единственному человеку на борту, который мог понять этот язык. Огромные саксонцы смотрели на него с нетерпением, как большие бестолковые дети; на него же устремились и глаза азиатов. Кельт стоял со сложенными на груди руками и высоко поднятой головой, прямо глядя в глаза раджи. Хотя его одежда не сверкала роскошью и великолепием, как наряд восточного правителя, королевское достоинство в нем было не менее очевидно. Два прирожденных владыки смотрели друг на друга, безошибочно чувствуя один в другом монаршую кровь.
— Я Донн Отна, принц Британии, — произнес кельт. — А это Ателред, командир саксонцев. Мы плавали много лун и теперь желаем только одного — отдохнуть и достать еды и воды. Что это за город?
— Это Нагдрагор, один из главных городов Индии, — отвечал раджа. — Приглашаю вас сойти на берег, теперь вы мои гости. Прошло много дней с тех пор, как я впервые обратил свой взор на Восток, и теперь испытываю жажду поговорить на одном из древних языков Рима и услышать новости с Запада.
— Что он говорит? Война или мир? Где мы находимся? — градом посыпались на кельта вопросы.
— Мы действительно находимся в земле индусов, — ответил Донн Отна. — Но их владыка иной крови. Если он не грек, тогда я саксонец! Он просит нас быть его гостями на берегу; это может также означать, что мы будем его пленниками, но у нас нет выбора. Надеюсь, однако, что раджа поступите нами справедливо…
1
Донн Отна поднял резной кубок с огромным драгоценным камнем и сделал большой глоток. Снова поставив его, он скользнул взглядом по богато инкрустированному столу тикового дерева и посмотрел на раджу, который томно откинулся на мягкие подушки обитого шелком дивана. Они были в комнате одни, если не считать огромного чернокожего раба, молча стоявшего позади раджи. В руках он держал кривую саблю с широким лезвием, почти такую же длинную, как и он сам.
— Ну так что, принц, — произнес раджа, лениво поигрывая огромным сапфиром на пальце, — разве я не честно обошелся с тобой и с твоими людьми? Ведь теперь они сыты и пьяны такой едой и таким вином, кои могли им лишь присниться. Они отдыхают на мягких подушках, в то время как музыканты ублажают их слух игрой на струнных инструментах, а гибкие, как пантеры, девушки танцуют для них, как для самых дорогих гостей. Я даже не отобрал у них топоры! Но что касается тебя — ты сидишь здесь, со мной, и я до сих пор вижу недоверие в твоих глазах.
Донн Отна указал на свой меч, лежавший поодаль на полированной скамье.
— Я не выпускал бы меч Александра из рук, если бы не доверял тебе, — усмехнулся он. — А саксонцы — они как медведи во дворце. Если бы ты попытался разоружить их, то они пришли бы в дикую ярость и тут же пустили бы в ход свои кривые топоры. В моих же глазах ты видишь одно лишь удивление, клянусь богами! Когда я был несмышленым мальчишкой и ходил в походы на Эрин, я удивлялся городам Тара и Одун. Когда я повзрослел и начал совершать набеги на Римскую территорию, я думал, что Кориниум, Акве Сулис, Эббракум и Лундиниум — величайшие города на земле. Но когда я стал зрелым мужчиной, память о них мгновенно потускнела, как только я увидел сам Рим, хотя он уже и находился под оскверняющей пятой готтов и вандалов. Но теперь, когда я смотрю на увенчанные коронами шпили и золотые башни Нагдрагора, даже Рим кажется мне обычным городом.
