Донн Отна задумчиво усмехнулся и протянул руку к своему кубку.
— Я поговорю с Ателредом, — медленно произнес он. — Думаю, он согласится.
2
Когда кельт нашел Ателреда, тот сидел, развалясь на шелковых подушках, со скрещенными по-восточному ногами, и с аппетитом обгладывал жареного барашка, время от времени запивая ароматным индийским вином. Саксонец промычал невнятное приветствие, продолжая непрерывно работать челюстями, в то время как Донн Отна уселся напротив него, с усмешкой оглядывая комнату. Пиратская команда вовсю наслаждалась долгожданным отдыхом — одни лениво валялись на шелковых подушках, другие бродили взад-вперед, восхищенно разглядывая сверкающий драгоценными камнями купол над их головами, третьи выглядывали из отделанных золотом окон на внутренние сады — там цветущие деревья источали пряные экзотические ароматы, а из круглых, выложенных мрамором фонтанов били в небо сверкающие серебряные струи. Суровые викинги удивлялись и восхищались всему как дети, при этом оставаясь подозрительными как волки — они ни на миг не расставались со своими изогнутыми, с выпуклыми лезвиями топорами.
— Ну, что еще, Донн Отна? — пробормотал Ателред, не переставая жевать и чавкать.
— А что у тебя? — вместо ответа спросил кельт.
— А вот что! — Саксонец взмахнул полуобглоданной костью. — Здесь такая добыча, что от зависти лопнул бы сам Генгист, да и Сердик с ним в придачу! Давай сделаем так: ночью мы тихонько встанем и устроим во дворце пожар; затем, когда начнется суматоха, похватаем все добро, какое только сможем унести, и прорвемся к нашему кораблю — его никто не охраняет в порту. И все — хо! — плывем к западным морям! Когда наши увидят, что мы везем, нас будет сопровождать целая сотня кораблей с головами дракона. Мы разграбим Нагдрагор, как Генсерик разграбил Рим, и проложим себе путь домой нашими топорами!
— Если бы при этом твоих морских волков выгнали из Британии, я бы согласился, — мрачно усмехнулся Донн Отна. — Но твой план безумен даже для тупоголового саксонца. Если тебе и удастся поджечь дворец и унести все золото, которое в нем находится, ты не сможешь пройти и половины пути до своего корабля. Полторы сотни пиратов с топорами не пробьются через пять тысяч воинов с луками и копьями? Выкинь все это из головы.
— Ах вот как! — разъярился Ателред. — Клянусь Тором, кажется, мы с тобой поменялись местами — на корабле ты был нашим пленником, а теперь, похоже, мы стали твоими! Ты — мой враг, и я не могу быть уверен, что ты ведешь себя честно по отношению к нам. Откуда я знаю, о чем вы там болтаете с раджой наедине? Может быть, вы собираетесь перерезать нам глотки!
— Ты не знаешь, о чем мы говорим, и тебе остается только поверить мне на слово, — спокойно отозвался принц. — Я не испытываю никакого расположения ни к тебе, ни к твоему народу, хотя и считаю вас храбрыми воинами. Но сейчас мы должны действовать сообща, для нашего же блага. Без меня у вас не будет переводчика, без вас у меня не будет вооруженной поддержки. Констанций предложил нам службу в его дворцовой охране. Я доверяю ему не больше, чем ты доверяешь мне; он обманет нас в любой момент, когда ему это будет выгодно. Но до этого момента нам выгодно согласиться с его предложением. Если я разбираюсь в людях, то скупость не является одним из его пороков. Мы здесь неплохо поживем, пользуясь его щедротами. Сейчас он нуждается в наших мечах, потом эта необходимость может отпасть, и мы вернемся на наш корабль — но знай, Ателред, что с этого дня я свободен. Только свободным человеком я снова взойду на борт твоего корабля, и ты довезешь меня до британских берегов, не требуя выкупа.
— Ладно, клянусь своим мечом, — неохотно пробурчал Ателред.
Донн Отна кивнул, вполне удовлетворенный таким ответом, так как твердо знал, что этот грубый саксонец — человек слова.
— Восток полон неисчерпаемых возможностей, — сказал кельт. — Здесь храброе сердце и острый меч нужны так же, как и на Западе, но награда неизмеримо больше и приходит быстрее. И все же я сомневаюсь, что Констанций полностью мне доверяет. Теперь я должен убедить его в том, что мы действительно ему нужны.
3
Такая возможность представилась быстрее, чем ожидал Донн Отна.
В последующие дни викинги бродили по городу, плутая в лабиринтах его улиц и удивляясь контрастам, с которыми сталкивались на каждом шагу: здешняя знать купалась в богатстве и роскоши, а низы пребывали в беспросветной нищете и жалком убожестве. Столь же противоречив был и тот, кто правил Нагдрагором.
Вновь Донн Отна сидел в украшенной золотом комнате и пил вино с раджой Констанцием; вновь им прислуживал молчаливый чернокожий раб. Но в этот раз британский принц с удивлением смотрел на раджу. Тот пил необычно много и сейчас был уже изрядно пьян; глаза его казались пустыми и бессмысленными.
— Ты и помощь мне, и защита, Донн Отна, — с умилением произнес раджа, слегка икая. — Я одному тебе могу по-настоящему доверять, потому что чувствую в тебе силу и прямоту северных народов. Ты принес с собой мощь северных ветров, чистый соленый привкус северных морей. Я не прошу тебя навсегда оставаться в моей охране. Знаешь, Донн Отна, править государством — тяжелое и неблагодарное занятие. Если бы мне пришлось жить сначала, я выбрал бы ту жизнь, которой жил когда-то, — жизнь длинноногого загорелого юноши, что нырял в Оманский залив в поисках жемчуга и потом швырял его горстями черноглазым арабским девушкам. Но трон — это мое проклятие и моя судьба. Я раджа не потому, что мудр или глуп, а потому, что в моих жилах течет монаршая кровь. Я подчиняюсь судьбе; я просто не могу ее избежать. Тебе тоже предстоит сидеть на троне и проклинать корону, которая сдавливает твою голову… Давай еще выпьем!
Но Донн Отна отодвинул предложенный ему кубок.
— Я уже достаточно выпил, а ты даже чересчур много, — с грубоватой прямотой сказал он. — Клянусь богом, я чувствую себя так, как будто накурился гашиша. И хочу тебе сказать вот что — ты несомненно и мудр, и глуп одновременно. Как такой человек может быть владыкой? — Констанций рассмеялся:
— Такой вопрос другому стоил бы головы! Я могу сказать тебе, почему я раджа: потому что я умею льстить людям и видеть правду сквозь их лесть; потому что я знаю слабости сильных людей; потому что я знаю, как использовать деньги; потому что я не испытываю ни сомнений, ни колебаний и использую любые способы, честные и бесчестные, чтобы достичь своей цели; потому что я родился на Западе, но поднялся к вершинам власти на Востоке, и хитрость обоих миров присутствует во мне; потому что, хотя ум мой несовершенен, порою он достигает высот истинной гениальности, недоступной просто мудрому человеку. И потому что — а без этого все мои таланты были бы бесполезны — я имею безграничную власть над женщинами. Они словно мягкий воск в моих руках. Стоит мне только взглянуть какой-нибудь из них в глаза да покрепче прижать ее к себе, как она становится моей рабыней на всю жизнь.
