чуть не рухнула на пол – раненая, но, казалось бы, неплохо зажившая нога волочилась едва не тряпкой. На мгновение в груди лизнуло холодом. Млада села, схватилась за онемевшее бедро и ощупала его. Нет, прикосновения пальцев слабо, но ощущались. И, нарастая, до колена пронеслась легкая волна боли, теперь даже приятной. А за ней и покалывание.
Стук раздался снова.
– Да войди уже!
В клеть заглянул вихрастый русый отрок.
– Бажан передает, что пора собираться на поединок, – он вошел боком, неся поднос с пышущей жаром снедью. – Сказал, среди кметей тебе до Божьего Суда запрещено появляться, а потому завтрак приказал принести сюда.
Он поставил поднос на стол и спешно пошел к двери. Какая странная для Бажана заботливость – Млада в поварню могла и сама сходить, если бы сильно припекло. Она почти что с отвращением посмотрела на еду. Нутро сжалось, давая понять, что ничего в себя не примет. Да и плохое дело – набивать живот перед тем, как вот-вот предстоит выйти на ристалище.
– Можешь унести, – бросила она вслед мальчишке. – Только сбитень оставь.
Тот обернулся и, быстро справившись с мелькнувшим на лице недоумением, забрал все, оставив на столе лишь кувшин и кружку.
Все время до полудня Млада неспешно и вдумчиво готовилась к поединку. Слегка размяла раздражающе ноющие мышцы, заплела аккуратную косу, повязала лоб кожаным ремешком – чтобы выбившиеся волосы не попадали в глаза. Это потребовало необычно много усилий. Под конец сборов Млада чувствовала себя измочаленной, будто уже намахалась вдоволь с прытким и сильным противником. На первое время для поддержания бодрости горячего сбитня оказалось достаточно. Только вот кружка казалась на удивление тяжелой – что же будет, когда Млада возьмется за меч. Но она отогнала тревожные мысли. Будь что будет.
Отрок пришел во второй раз. Млада молча последовала за ним. Они вышли на задний двор, как и прошлым днем засыпанный снегом, но уже не таким хлипким и расползающимся под ногами. В воздухе явственно ощущался только-только отступающий под напором солнца морозец. Небо освободилось от ночных облаков и теперь сияло умытостью и холодом близкой зимы. Вокруг было на удивление пусто.
А издалека уже нарастал гул голосов.
Они прошли мимо ристалищ через арку во двор у восточных ворот. Там собралось множество городского люда, который скоро прослышал про поединок. Мужчины и женщины даже отложили каждодневные дела, чтобы поглазеть, как соперники будут отстаивать свою правоту. А уж сколько тут было любопытных подростков и детей! Среди остальных мелькали и знакомые лица кметей. Горожане собрались вокруг нарочно огороженного на этот случай ристалища, гомонили, смеялись – для них это было развлечением. Ведь не каждый день на княжеском дворе вершится Божий Суд. В Кирияте, где давно уже жили разные народы, люди, верно, стали забывать об обычаях предков, а уж тем паче потеряли значительную долю трепета перед ними.
Отрок вывел Младу к ристалищу. А напротив, под присмотром друзей, уже стоял Ждан. Щеки его раскраснелись, посверкивали болотные глаза. Он просто лучился силой и готовностью разорвать противника да разметать ошметки по всем сторонам. Млада не изменила каменного выражения лица даже в ответ на его самоуверенную улыбку.
Горожане, растревоженные появлением обоих противников, вдруг притихли. К установленному на пестром ковре креслу вышел князь в сопровождении воевод. Он сел, обвел всех собравшихся взглядом, а Хальвдан и Бажан, по установленному порядку, встали за его правым и левым плечами. Вслед за ними появился и Ратибор – он остановился рядом с верегом, не глядя по сторонам. Даже на сына не посмотрел. Будто случилось накануне что-то, что подкосило его веру в правоту Ждана.
Дождавшись, пока люди замолкнут окончательно, когда стихнут злые шиканья на тех, кто все никак не мог наговориться, правитель встал, откинул от бедра ткань богато расшитого корзна [16], показывая висящий на поясе меч. Спокойно, но громко он обратился ко всем:
– Сегодня все мы увидим, на чью сторону встанут боги в разрешении спора между двумя людьми. Свою правоту сретники докажут, когда сойдутся в поединке. Оба противника выбрали мечи. Дабы они не покалечили друг друга, боевое оружие будет заменено турнирным. Победителя поединка мы признаем правым, с него будут сняты все подозрения в нечестности и в недостойных деяниях. Проигравший же должен будет ответить за злые умыслы против другого, за намеренную клевету или ложь, произнесенную передо мной, князем Кирията, перед честными людьми и взором богов.
Горожане выслушали правителя и, только когда он снова опустился в кресло, загомонили, тихо, сохраняя почтительность. Отроки вынесли два совершенно одинаковых турнирных меча. Один подали Ждану, другой – Младе. Но не успела она взять оружие в руку, как над головами пронесся зычный голос Медведя:
– Я хочу выйти на поединок вместо Млады.
Он протиснулся между горожан и собратьев, остановился у края ристалища, просительно повернувшись к Драгомиру и склонив голову. Правитель хмуро глянул на Хальвдана, но тот только плечами пожал.
– Почему ты считаешь, что нужно заменить Младу на ристалище? – соблюдая установленный веками порядок, спросил Драгомир. – Объясни людям, чтобы не осталось недомолвок, чтобы не было повода обвинить одного из поединщиков в нечестности.
Медведь глянул на Младу, которая только сжимала кулаки в бессилии ответить ему прямо сейчас. Не к месту будет.
– Млада недавно только оправилась от ран, которые получила, когда выполняла твое задание. Считаю неправильным то, что ослабленная женщина выходит на поединок со здоровым мужчиной.
– Ты сомневаешься в мудрости богов?
– Я сомневаюсь в праведности этого поединка, – не дрогнув под взглядом владыки, проговорил кметь. – Слишком неравны силы. Зачем лишний раз заставлять гневиться богов, перед которыми мы должны чтить Правду и заветы предков? Разве им понравится то, что у одного из противников загодя есть столь значительное преимущество?
Люди вокруг, поразмыслив, согласно зашумели. Знать, схватка двух плечистых и крепких мужчин казалась им более увлекательной и многообещающей, чем то, как здоровый воин будет гонять по ристалищу изможденную девицу. А Ждан, который так и замер с поднятой в готовности взять меч рукой, неподвижно вперился в спину Медведя. С его лица сошла краска, будто с отбеленного льняного полотна. Он вопросительно перевел взгляд на Ратибора, но тот не ответил ему. Староста неотрывно смотрел на кметя, и казалось, что его борода вздрагивает, а глаза наполняются ужасом. Но этот ужас не имел ничего общего с беспокойством за сына.
Князь прислушался к отдельным одобрительным выкрикам горожан и взглянул на Младу.
– Ты имеешь право позволить другому человеку выйти за себя, если считаешь, что не справишься, как должно.
– Я отказываюсь от
