И семью укрой. Возможно, для тебя это последний шанс сказать "до свидания".
- Кейн... Кейн, прошу...
- Гейл? Нам ведь больше не нужен Феллер?
Тот хмуро поднимает лицо от планшета. Я мотаю головой, типа "большой начальник, прояви заботу о подчиненных". - Пусть отдохнет, ха? Погляди на парня - мертвец стоячий. И знаешь, он вовсе не горит желанием увидеть... то, что будет. Дерьмо, Гейл, он знал меня полжизни.
- Не думаю, что здесь случится что-то, чего он...
- Гейл, ради всего дрянного, не изображай мне Верного Слугу Компании, хоть на минуту. А? В пекло его возможные чувства. Пусть валит.
Гейл обращает хмурое лицо к Феллеру, а тот превозмогает себя, вытягивается, как стойкий солдатик - "я еще в строю, командир!" - Администратор, - говорит он слабым голосом, - Я готов остаться, если я вам нужен, так или иначе. Не думайте обо мне, сэр. Всё будет в порядке.
- Нет, - резко отвечает Гейл. - Ваша работа на сегодня окончена, профессионал. Примите мою благодарность.
Феллер шатается. - Спасибо, сэр.
- Не за что. Вы хорошо потрудились, Феллер.
- Спасибо, сэр. - Феллер втягивает голову, будто дрожит, и успевает послать мне краткий взгляд. Неуверенно бредет к выходу.
И вот его не стало.
Только три человека, знавших меня в двадцать с гаком лет, еще живы. Один - зомби, бессмертная мясная марионетка, у второго провода вместо глаз. Третий - Феллер. - Что же с ним? Рак?
Гейл опять наяривает на планшете. Не слушает.
- Он ходил туда-сюда пару лет, верно? Прежде чем вы, заботливые мои, построили защиту, радиация должна была быть суровой.
- Мм? - Он бросает на меня взгляд и не сразу понимает, о чем я. - Мм, да. Какое невезение. Он хороший человек.
- Что же, его рак наводит страх на магов? Исцелить не можете?
- Такое впечатление, что руководство решило: радикальная терапия не оправдает потребных расходов.
- Иисусе. Гейл, сколько тебе осталось до девятого круга ада?
Морщины углубляются в уголках глаз. - Спросил тип, ставший богатым и знаменитым, убивая людей на потеху толпе.
- От этого ты стал меньшим подонком?
- Уж меньшим, чем ты.
- Гейл. Я тот, кто я есть. Как это соотносится с тобой?
Он на миг опускает планшет, морщит лоб. - Похоже, я тоже тот, кто есть.
- Правда? Где лояльность и дружба, когда Феллер в беде?
- Нам не нужно начинать этот спор, Хэри. - Он снова играется с планшетом.
- Сколько еще?
- Мне передали, они пытаются собрать кворум. Ты, наверное, удивишься, но не все богатейшие мужчины и женщины Земли проводят жизнь, с замиранием сердца ожидая каждого твоего слова.
- Ага. Вот только они замерли. Ждут. Слушают.
Я знаю, потому что могу их ощутить.
Масло... Они отныне во мне...
И мне следовало бы уже подготовить спич, но я не готов, ведь, знаете, я так же глуп, как они. Знаете, я до сих пор верил, что дело свернет на иной путь. Или надеялся - еще хуже, ведь кому знать дерьмовый расклад лучше меня?
Надежда - для неудачников.
Знаете, похоже, они забыли. Прошло несколько лет, и они подумали, что я уже не тот. Адское пекло: они правы. Я уже не тот.
Однако забавно: похоже, никто не потрудился сесть и реально подумать. Ни один не сел, спрашивая себя: "Если он уже не тот... то каков он сейчас?"
Незаданный вопрос - чертовски опасная штука. Если не задали один вопрос, не задали и следующий. Настоящий.
Никто не потрудился спросить: "Что, если он теперешний - хуже того, прежнего?"
Ливень необычайного:
Добро и зло
"Когда кто-то начинает толковать о добре и зле, крепче держи кошелек".
Дункан Майклсон
Ведьмин табун по весне двинулся на север; когда весна закончилась летом, одичавшие лошади бродили по средним высотам восточных склонов Божьих Зубов, в поясе высоких кустарников выше леса, но ниже уровня снега. Дни тянулись, отсчитав месяц; табун постепенно начинал беспокоиться. Лошади стали раздражительными. Нервными. Поединки жеребцов окрасились кровью, иногда бой шел до смерти. Сражались и соперничавшие кобылицы. Три подростка и взрослый конь упали за край обрыва, когда общая стычка после внезапной грозы стала буйством. Один жеребенок не умер сразу и ржал от боли, заглушая бурю. Яростные ветры и зигзаги поражающих землю молний замедлили схождение лошадиной ведьмы. Даже ведьма не могла слететь по крутому склону слепым черным селем. Сотни лошадей кричали, когда лошадиная ведьма смогла добраться до раненого жеребенка и успокоить его, и послать туда, где не помнят боли.
Ведьмин табун начал терять цельность, разделяясь на малые группы, пугливо избегавшие других. Сама лошадиная ведьма стала резкой; и так не лучший характер портился с каждым днем. Однажды ночью Орбек вернулся на стоянку с вяленым мясом, бобами и кукурузой, которые оставили ей поселяне - и увидел, как она вдруг влепила затрещину горшку на огне, разбрызгав кипяток в темноту, и услышал рычание, сопровождавшееся грязной бранью, от которой покраснел бы даже его брат - хуманс.
- Эй.
Она сидела спиной к нему, черный силуэт на фоне огня. - Мне жаль, что ты это видел.
- Нет проблем.
- Я несчастна.
- Не сюрприз. Я же толкусь рядом все время, да?
- Я зла на него.
- С каждым бывает, - отозвался Орбек. - Он такой.
- Да на хрен какой.
- Еще воды?
- Беспокоюсь за него.
- Я тоже.
- Но я не должна беспокоиться. Никогда не беспокоюсь.
- Должна-не-должна, да ладно. - Орбек пожал плечами. - Не обижайся, ведь мне он спасает жизнь пару раз в месяц и я люблю приемного брата и так далее. Но ты катишь чертовски большую телегу на парня, с которым виделась один день месяц тому назад.
- Прежде я не беспокоилась. Даже не помнила, на что это похоже. И мне не нравится. Я поступаю не так.
- Так друзья поступают ради друзей.
- От друзей - хумансов одна беда.
- Только сейчас догадалась?
Она не ответила. Холод шептал, спускаясь со снежных шапок. Вечнозеленые ветки трещали в костре, плевались искрами.
- Я пойду принесу воды, эй? Проголодался.
Ее силуэт наконец пошевелился, голова опустилась. Через миг она сказала: - Спасибо тебе.
- Друзья ради друзей, а?
- Друзья ради друзей.
В начале лета
